Вдруг вскрикнули оба:
-- Du courage! [Здесь: Смелее! -- фр.]
И Фриц бросился задом наперед на самую далекую трапецию, а наверху Луиза и Адольф закричали что-то вместе, -- долгий крик, беспрерывный, словно хотели они разбудить зверя.
Amour, amour,
Oh, bel oiseau,
Chante, chante,
Chante toujours.
Начался их большой "номер". Оттолкнулись назад оба, -- под хриплые оклики пролетели вместе, -- достигли своей цели. Повторили это, и опять закричали. И пока Луиза и Адольф кружились вокруг их качелей, как два беспрерывно вертящиеся колеса, вдруг сверху, от ротонды, стал падать дождь чистого скользящего золота, как облако золотой пыли, которое медленно ложится, блистая, -- через блестящий белый поток электрического света падал золотой дождь.
И казалось тогда, как будто "бесы" летят через сияющий золотой рой, между тем как пыль, медленно ниспадая, усеяла тысячами сияющих золотых блестков их наготу.
Amour, amour,
Oh, bel oiseau,
Chante, chante,
Chante toujours.
Внезапно устремились они друг за другом, вниз головой, через блестящий дождь в натянутую сетку, -- и музыка замолкла...
Их вызывали без конца.
Смущенные, опирались они друг на друга, как будто охваченные внезапным головокружением. Уходили с арены и опять возвращались. Потом рукоплескания затихли.
Задыхаясь от усталости, вбежали они в свои уборные. Адольф и Фриц бросились на матрац на полу и закутались в одеяла. Так они лежали несколько времени почти без памяти.
Потом встали и оделись.
Адольф, глядя в свое зеркало, увидел, что Фриц надевает берейторский фрак.
-- Ты хочешь стать на "службу", -- спросил он.
Фриц сказал досадливо:
-- Директор меня просил об этом.
Он вышел к другим, которые, стоя у входа, несли берейторскую стражу, и попеременно прислонялись к стене украдкой, чтобы хотя на минуту дать отдых усталому телу.
После представления труппа собиралась в ресторане.
"Бесы" сели за стол молча, как и другие. На некоторых столах начали играть в карты, не говоря ни слова. Слышался только звон денег, перекидываемых через стол.
Оба кельнера стояли у буфета и пристально и тупо смотрели на этих тихих людей. Артисты сидели вдоль стен, вытянув прямо перед собою ноги, с безжизненно повисшими руками, как будто им было все равно.
Кельнеры начали тушить газ.
Адольф положил деньги рядом с кружкой и встал.
-- Пойдем, -- сказал он. -- Пора идти.
И остальные трое поднялись за ним.
Уже были улицы совсем тихи. Никакого иного звука не слышали они, кроме их собственной походки, -- и они шли попарно, так же, как работали. Дошли до своего дома. В первом этаже на темной лестнице расстались с тихим приветом: "Спокойной ночи".
Люба стояла на темной площадке, пока Фриц и Адольф не дошли до второго этажа, и пока дверь за ними не захлопнулась.
Сестры вошли и разделись, не говоря ни слова. Но уже когда Луиза была в постели, принялась она болтать о работе других, из тех, которые были в ложах артистов: она знала всех в лицо.
Люба все еще сидела у своей постели, полураздетая, не двигаясь. Луизина болтовня становилась все отрывистее. Наконец она заснула.
Но вдруг проснулась, поднялась на своей постели. Люба все еще сидела на одном месте.
-- Что же ты не спишь? -- спросила Луиза. Люба торопливо задула свечу.
-- Сейчас, -- сказала она, и встала.
Легла, но и в постели не заснула. Думала только об одном: о том, что уже не встречаются ее глаза с глазами Фрица, когда он покрывает пудрою ее руки.
Фриц и Адольф в своей комнате также собирались спать. Но Фриц долго метался около своей постели, словно его мучило что-то.
К нему ли это относилось? И чего она хотела от него, она, эта женщина в ложе? Хотела ли она чего-нибудь? Но иначе зачем бы ей всегда так смотреть на него? Зачем бы ей проходить так близко мимо него? Что же это?
И только об этой женщине он думал. С утра и до ночи ни о ком другом. Только она. Метался с одним вопросом, как зверь в своей клетке: чего же она, в самом деле, хочет, эта женщина в ложе?
И постоянно и везде чудилось ему благоухание ее платья, как тогда, когда она спускалась и проходила мимо. Всегда так близко мимо него проходила она, когда он стоял там берейтором.
Но для него ли она проходила? И чего же она хотела?
Метался тоскливо, и повторял впотьмах:
-- Femme du monde! [Мировая женщина! --фр.]
Совсем тихо повторял, как заклинание:
-- Femme du monde!
И опять сначала те же вопросы: к нему ли это относилось, к нему ли?