– Я этого никогда не делаю.
– Да ладно тебе, Джеймс, – отвечает Эви.
– Не рассказывай Винни, – просит ее Джеймс.
– Я все расскажу Винни, – говорит Клей. – Раструблю об этом на весь гребаный мир. Включая собственную жену. Катись она к едрене фене!
У выхода из туалета они наталкиваются на Таннера. Таннер, Клей и Эви снова заходят в туалет. Джеймс отправляется к бару, выпить. Таннер в кабинке зажимает Эви. Словно никакого Клея рядом нет. Эви кажется, что вот-вот она упадет в обморок. Таннер в жизни еще лучше, чем на экране.
– Почему тебя не было на свадьбе? – спрашивает Таннер.
– На какой именно? – удивляется Эви.
– У Джеймса и Винни.
– В клинике лежала, – отвечает она.
Вероника и Винни сидят за столиком.
– Все, что мне нужно, так просто элементарного уважения, – говорит Вероника. – Когда я познакомилась с Клеем, он жил в квартире без ванной.
– А Джеймс либо работает, либо шарит по Интернету, либо смотрит телевизор, – сообщает Винни.
И почему она вечно оказывается в компании с этой Вероникой?
– Неужели он не может хоть раз меня выслушать? А? Теперь по уши увяз в неудачных инвестициях.
– У этих мужчин на все времени хватает, кроме нас, – бросает Винни. – Что ж, теперь у меня для него тоже нет времени.
– А мой хоть бы бровью повел! А сейчас они еще и от кокаина торчат, – морщится Вероника. – Тошно смотреть – несут чушь, словно обезьяны. Просто мерзость.
Джеймс, Эви и Клей присаживаются за столик с Винни и Вероникой.
– О! Джеймс! Только не говори об этом. Это так скучно. Я недавно выяснил, что правительство незаконно импортирует шимпанзе для секретных медицинских исследований. Их содержат на каком-то складе в Нижнем Манхэттене, – выдает Джеймс.
– Кому это понадобилось везти обезьян на Манхэттен? – пожимает плечами Винни.
– А знаешь, что в некоторых племенах шимпанзе есть самки-лесбиянки, и они позволяют самцам за ними наблюдать? – спрашивает Клей, наклонившись к Эви.
– Клей, мы уходим, – говорит Вероника.
– Подожди, – просит Клей. – Я еще не допил.
– Кто-нибудь хочет еще выпить? – спрашивает Джеймс.
– Уже достаточно, – выносит вердикт Винни.
– Таннер заказывает еще по стаканчику, – говорит Джеймс.
– Таннер уходит, – говорит Вероника.
И действительно, Таннер уходит. Он направляется к лифту, с кем-то целуется, а с кем-то обменивается рукопожатиями.
– Мы подбросим тебя до дома, Эви. – Винни поднимается из-за стола.
– Спасибо. Мне не надо завтра рано вставать. – Краем глаза Эви следит за Таннером. Она не может дать ему вот так уйти. – Я сейчас вернусь, – говорит она.
– Конечно, – кивает Клей.
Вероника бросает на него презрительный взгляд.
Эви несется за Таннером. Эти Винни с Джеймсом и Вероника с Клеем – такие скучные. С какой стати Винни все время пытается ее контролировать? Разве не понимает, что Эви и Таннер – люди одного круга, а она и Джеймс – другого? (Эви и Таннер – светские люди. Тусовщики.) Она едва успевает втиснуться в лифт вслед за Таннером, прежде чем закрылись двери.
– Умница, – улыбается Таннер.
Он оценивающе смотрит на Эви и думает: «Эта сойдет». (У него были сотни девчонок вроде Эви. Сексуальных и доступных. Слишком доступных. После определенного возраста они не могут найти себе мужей. И даже любовников. Он бы с большим удовольствием оттрахал Винни. Она хотя бы не такая доступная.)
– Обещай мне только одно, – шепчет Таннер. – Не донимай меня всей этой мутью о женитьбе. – И тут же начинает петь: – Нет, детка, я не твой. Не меня ты ищешь, детка.
– Это мы еще посмотрим, – хихикает Эви.
Двери лифта открываются на первом этаже. Таннер хватает Эви за руку. Они выбегают на улицу. Шофер лимузина стоит у открытой дверцы. Рядом толпа людей – их сдерживает полицейское ограждение.
– Маэстро! – вопит Таннер. И втаскивает Эви в лимузин.
Клей с Вероникой и Винни с Джеймсом стоят на углу улицы. Пытаются поймать такси. («Или пытаемся его не поймать», – думает Джеймс.)
– Если хочешь убить себя, давай, валяй, – говорит Вероника Клею. – Что до меня, я твоего дерьма наелась досыта.
– Что ты такое несешь? – возмущается Клей.
– Ради всего святого, Клей, ты что? Или за круглую дуру меня держишь?
– Надо еще выпить, – заявляет Джеймс.
– Вы оба нюхали кокаин! – бросает Винни.
– Я кокаин не нюхал, – отказывается Джеймс.
– Послушай, старина, – обращается Клей к Джеймсу, – сколько еще мы будем это терпеть?
– Ты просто ничтожество, Джеймс! – говорит Винни. – Давай-ка в машину, и едем домой.
– Не хочу я в машину, – противится Джеймс. – Я выпить хочу.
– Джеймс!
– Нет! – Джеймс непреклонен. – Таннер сидит там себе и преспокойно балуется кокаином, и никто ему в душу не лезет.
– Таннер – знаменитость, кинозвезда, и зарабатывает он по пятнадцать миллионов долларов за фильм, – напоминает мужу Винни.
– Таннер – алкоголик, помешанный на наркотиках и сексе. Законченный психодегенерат, – говорит Вероника.
– А вот она, – Клей указывает на Винни, – только что сказала, будто Таннер зарабатывает по пятнадцать миллионов в год. Значит, с ним все «о’кей»?
– За фильм. Пятнадцать миллионов за фильм. И никаким «о’кей» тут не пахнет.
– С меня хватит, – обращается Клей к Джеймсу. – А ты что скажешь?
– А я просто хочу выпить, – отвечает Джеймс.
Тут к перекрестку подъезжает лимузин Таннера. Таннер опускает стекло и спрашивает:
– Кого-нибудь подвезти?
– Я еду с тобой, Таннер, – оживляется Клей.
– И я тоже, – присоединяется к нему Джеймс. Он даже не смотрит на Винни.
– Не смей садиться в эту машину, Клей!
– Эй, сестренка, улыбнись, – благодушно говорит Таннер. – Мы с ребятами просто пропустим по паре рюмашек.
Клей и Джеймс садятся в лимузин, перелезая через Эви. Та лежит на полу и со смехом щебечет:
– Привет, мальчики!
Когда лимузин трогается, Джеймс украдкой бросает взгляд на Винни. Ее рот широко раскрыт, но на этот раз она словно потеряла дар речи.
Джеймсу нездоровится
Четыре часа утра.
На душе у Джеймса неспокойно. Он стащил мел. И теперь должен быть наказан. Ему кажется (но он в этом не уверен), что слышит какие-то голоса:
– Что ты натворил на этот раз, Джеймс? – спрашивает его мать. – Ты совершил столько проступков, что нам придется отправить тебя в исправительную колонию. Или хочешь стать неудачником? Как твой отец?
Но был ли его отец неудачником? Его костюмы были вечно измяты. Он владел тремя химчистками. Может, он крутил шуры-муры с Бетти (так звали его бухгалтершу)?
– Скидывай штаны, Джеймс, – говорит отец, снимая с пояса ремень.
Но ведь это был лишь малюсенький кусочек мела. Совсем крошечный…
– Эй, впустите меня! – требует Джеймс. Голос у него совсем сиплый. Такое ощущение, что говорит не он, а кто-то рядом. (Каким-то образом он все-таки добрался до своего дома. Сумел-таки сесть в такси и, судя по всему, назвал таксисту свой адрес. Но ему кажется, что это было сотню лет назад. А может, вчера?)
– Впустить? – спрашивает привратник.
Джеймс раньше никогда его не видел.
– Я – Джеймс Дийк. Я здесь живу. – Он показывает ключи.
Привратник впускает его в подъезд.
– Вы новенький? – интересуется Джеймс. Когда разговариваешь, почему-то становится легче. Если постоянно разговаривать, может, как-нибудь пронесет? – Вы женаты? Я вот женат. Не могу сказать, что мне это так уж нравится, но что теперь поделаешь?
– Спокойной ночи, – желает ему привратник.
Джеймс поднимается на лифте на свой этаж. Сколько это длится – минуту или вечность?
Он вырос на Лонг-Айленде, где жил в типовом одноэтажном домике. Слева и справа стояли точно такие же строения. В его доме мебель была плетеная.
(Бабушка Джеймса ела красно-белые конфеты. Перечно-мятные – так она их называла. А еще она носила цветастые домашние платья.)