Проходя мимо виселицы, он брезгливо взглянул на нее и, пораженный, остановился: тут, наклонив голову, сидел его старый хромой ворон. Чего он прилетел из леса? Или виселица напомнила ему старое, или почуял чью-то смерть? Ворон, очевидно, узнал Магазанника, проржавленно каркнул и переставил хромые ноги.
Суеверный страх вцепился в пана старосту, он выхватил из кармана темный, как галка, пистолет и выстрелил в птицу. Та снова, но уже испуганно, каркнула, подняла крылья, черным шматком платка взлетела в небо и растаяла в выси. Кому ты, вещун, понес недолю? Казалось бы, все это глупость, не стоящая никакого внимания, да еще для человека, который знает и вес жизни, и не в одну книгу заглядывал. Но суеверия еще держатся, чтобы неожиданно взбаламутить нутро или мозг.
В школе, куда теперь перебрались жить Магазанники, возле парты сидел Степочка и чистил разобранный затвор. И руки, и лицо Степочки лоснились от жира.
— Куда-то собираешься?
— В крайс, вызывает мой начальник.
— Не знаешь зачем?
— Слыхал краем уха, что хотят перебросить на железнодорожную станцию, поближе к бангофжандармерии.
— Эта бангофжандармерия и станция очень нужны тебе? И тут все есть для пропитания.
— Там, батьку, шире размах: и склады разные, и люди разные. Там, поговаривают, за один день может приплыть в руки столько, что тут и за год не приплывет, а какой толк от моей зарплаты — от моих теперешних девятисот оккупационных марок?
— Только остерегайся жадности. И упаси боже красть: у немцев за это сразу расстрел.
— Красть я не пойду, а культурненько брать можно, на станции полицаи словно пампушки в масле катаются. — Степочка тряхнул патлами, засмеялся. Смех у него теперь стал каким-то деревянным и неожиданно обрывался. — А я, тато, недавно видел на виселице нашего ворона. Верно, и ему скучно стало без нас.
— Несешь черт знает что, — буркнул Магазанник, а внутри снова болезненно отозвалось суеверие. — Ты когда же пойдешь в крайс?
— Завтра.
— Тогда я загляну на хутор. Может, какого-нибудь карпика поймаю на вечерю.
— Толом бы их наглушить и засолить в бочке на зиму.
— Подождем еще с толом. — Он подошел к сыну, положил ему руку на плечо.
— Чего это вы? — у Степочки удивленно затрепетали желтые ресницы.
— Не хочется, чтобы ты ехал на ту станцию. Вот проснусь ночью, услышу, что ты дышишь за стеной, — и уже как-то легче становится на душе.
— Видали! — не поверил Степочка. — Что-то такого никогда не замечал за вами.
— Года, Степочка, года.
— И, наверное, страх, — подумав, сказало чадо и успокоило отца: — Но бояться вам нечего. Москву уже немцы взяли, Ленинград тоже. Сам Гитлер сказал, что России… слышите — не Москвы, не Ленинграда, — России уже больше не существует.
Магазанник оглянулся, будто их кто-то мог подслушать.
— А это не брехня, Степочка?
— Разве ж вы газет не читаете?
— Никто так не распускает брехни, как газеты, — Семен вынул из внутреннего кармана вчетверо сложенную листовку, протянул сыну.
Степочка молча прочитал ее, разорвал на мелкие кусочки, бросил в печку.
— Вы, тато, осторожнее с такими документами. Никто ее не видел у вас?
— Никто.
— Теперь сам себя остерегайся и сам себе не верь. Вон какой ни придурковатый Терешко, а и тот следит за вами.
Эти слова ледяной волной обдали Магазанника.
— Сам догадался следить?
— Да нет, Безбородько приказал. А вы же, кажется, еще в гражданскую дружили с ним. Вот вам «пан» и «благодетель», — передразнил председателя райуправы.
— Когда ты разузнал об этом?
— Вчера вечером. Сроду не поверил бы в такое, но это сказала Терешкина сестра.
— Она тебе нравится?
На губах Степочки обозначилась плутоватая улыбка.
— Я ей нравлюсь. Пристает — спасу нет.
— Дела! И чем я ему не угодил? — как в тучу входит Магазанник. — Что ж, махну на хутор, хоть там отдохну от всякой суетни.
— Вы бы уже лес завозили туда, — посоветовал Степочка.
— Пожалуй, каменный дом будем строить. А тебя еще раз предупреждаю: не зарься на бешеные деньги, — словом, и бога бойся, и черта остерегайся.
Сегодня солнце выспорило у осени еще один погожий день, и он не знал, куда ему унести серебряные паутинки «бабьего лета». Когда-то именно в такой день Магазанник в лесах встретился с Оксаной, которая собирала грибы, и пригласил ее к себе. Да мало было радости от той встречи. Обошла тебя краса, и все доброе обошло. А могло бы и по-иному быть!