— Не хуже, сынок, не хуже, только о матери подумал бы…
V
Скудный был урожай в этом году, да и того не стало. А когда из последнего выполнили план, прокурор Прокоп Ступач раскричался вовсю, что мягкими культурами, мол, не отделаться, и наказал вымести все подчистую, вплоть до семян на посев.
— Чем сеять будем? — выходили из себя мужики, голосили бабы.
— Хоть слезами! — грозно ответствовал страж порядка, сверля гневным взором самых неугомонных.
Правда, с посевным зерном Ступач перестарался — и рожь, и пшеницу все же привезли на посев: нашлась еще работа и людям, и государству. Отсеялось село, да и начало ложиться и вставать с печалью…
Затужила и Оксана: как же ей перебиться с детьми? Сколько ни делила свои убогие запасы, все выходило одно: не перезимовать ей. Снова и снова считала каждый початок кукурузы, каждый снопик фасоли, каждую маковку и вся холодела: ведь не было главного — хлеба. Кабы знала, посеяла бы в прошлом году жито на огороде. Только горе вперед знака не подает. Теперь дети встречали у нее больше ласки, да видели меньше хлеба.
— Мам, а почему у нас хлебушка все нету и нету? — без конца допытывался Миколка. Своей светлой головкой он так походил на золоточубый подсолнух…
— Не уродило нынче, сынок, — гладила она родную головку и отводила глаза.
— А почему у дядьки Форчака уродило?
— Дядько Форчак — он кладовщик, — вразумительно объяснил старший. — Вот я рыбки наловлю, и мама опять ухи наварит.
Но Миколка тихо вздыхал:
— Воду сколько ни вари, она водой и останется. Вот если б краюху хлеба к ней!..
От этих слов хотелось заголосить, а надо было сдерживаться, утешать детей да нахваливать то печеный картофель, то лепешку кукурузную, то пустую похлебку. Да хоть бы этого было вдосталь. Что же зимой их ждет? И, страшась зимы, Оксана реже выходила на работу, чаще брела со своими тяжелыми предчувствиями в лес — по грибы, кислицу, желуди.
Как-то уже после первых заморозков встретила на вырубке Магазанника. Откормленный, грузный, он неторопливо шагал с ружьем на крепком плече, а на широком поясе у него сиротливо болтался подстреленный заяц. Достаток и самодовольство отпечатались на лоснящемся лице, и сытость дремала в глубоких подглазьях, в складках двойного подбородка.
— Кого я вижу в своих дебрях! — удивленно поднял уголки бровей, плотно погрузив забрызганные заячьей кровью сапоги в побуревший вереск. И куда только подевалась его недавняя сонливость! — Вот живет-живет человек и нежданно-негаданно встретился со своим счастьем! — засматривает он в хмурые вдовьи глаза.
— Вечно плетете несусветное, — сказала она с досадой.
— Самое заветное говорю, потому как звездочкой ты передо мной сияешь, — заиграли глаза под редкими ресницами. Помолчав, лесник покосился на Оксанино лукошко: — Последние опята подбираешь?
— А куда денешься? Приходится…
— Небогато нынче грибков, небогато. Они тоже время чуют, — уронил многозначительно, скользнув взглядом по низеньким пенькам. Близ них зацветали горячим изжелта-красным цветом поганки. — От первых утренников пожухли было, а теперь понемногу отходят… Как живешь-можешь?
— Вода есть, еще бы к ней хлебца на добавку, можно б и жить… — горько усмехнулась Оксана.
— Беда, — Магазанник сочувственно собрал в складки переносье. — Твои хлопцы любят грибы?
— А что им остается!..
Магазанник заглянул в лукошко.
— Может, ты мне супцу с опятами наварила б да зайчатину с чесночком стушила? — и махнул в сторону своего жилья. — Вот поднял зайца в молодняке, а к нему ведь женские руки надобны.
— А что у вас, хозяйничать некому?
— А вот и некому. Так мне обрыдли поденщицы эти!.. Ну как?
— Ничего, для вас они расстараются!
В зеленоватых Семеновых глазах поскучнели серые песчинки.
— И чем я тебе не по нраву? Так уж лицом не вышел?
«Душой не вышел», — хотела ответить, но промолчала.
— А я тебе только добра желаю. Звезду с неба и ту бы достал! — и поднял вверх руки, но поймал не звезду, а лишь шелковую ниточку «бабьего лета».
— Ох, не верится, дядько, что вы такой добренький!
Магазанник сердито насупился, смял в пальцах тонкую паутинку.
— И когда ты этого «дядька» забудешь? Для меня твой «дядько» хуже занозы… Хочешь, покажу местечко, где есть белые грибы?
— Так уж и белые? — не поверила Оксана.
— Истинный бог. Незавидные, правда, искореженные, будто грешники в аду, а все ж таки белые.