Данило только головой покачал и коснулся пальцем лба.
— Сколько же хитрых ходов в вашем кротовище. Так вот: судиться я не буду — возьму грех на свою душу, если вы поможете перевезти зерно в село; Не думайте, что вашего коварства побоялся, о зерне думаю.
— Спасибо и на этом, — хмуро поблагодарил лесник.
— Пошли за лошадьми.
— Пойдем, — выдавил из себя Магазанник и поплелся впереди учителя. Возле конюшни, где почему-то тревожились кони, остановился, вперил глаза в учителя. — Еще раз, долей своего сына, спрашиваю: не будешь топить меня?
— Я уже все сказал. Выводите коней.
Как не своими ногами подошел лесник к дверям конюшни и на какую-то минуту прильнул к ним, а в боли его, от которой пухла голова, уже начинал пробиваться завтрашний день, завтрашнее следствие. Подозрение — оно все-таки падет на него! А как бы его подбросить кому-то? Было же раньше зерно и в колокольне, и в скитке. Монахи разбрелись по свету, а старые запасы остались… Старые запасы! Да и прокурор Ступач не должен очень наседать, так как никогда без меда не уезжал от него… С ума сойти можно от этого желторотого — бросил ненавистный взгляд на своего врага, который сейчас забавлялся его шомполкой…
В тот же день Данило Бондаренко, председатель колхоза и председатель сельсовета составили списки семей, которым безотлагательно нужна была помощь, и до ночи раздали людям зерно, лишь два мешка оставили на всякий случай.
А на другой день в школу на бричке примчался прокурор Прокоп Ступач. Он постучал в двери класса, где вел урок Данило. В широком полувоенном костюме, встал в дверях, красивый, злой, непримиримый, на его лице отражались гордость и самоуверенность. Только какая это самоуверенность: та, что выросла на преувеличении своей значимости, или та, которая прикрывает отсутствие значимости?
— Вы Данило Бондаренко? — поднял припухшие веки, обрамленные темно-фиалковыми ресницами, что подошли бы и пылкой красавице.
— Да.
— Я прокурор вашего района.
— Очень приятно, — ответил машинально и почувствовал, как на губах застыла тревожная улыбка. «С чего бы?..»
— Прошу за мной!
— Но только что прозвенел звонок…
— Что?! — от неожиданности и удивления брови Ступача ершами взлетели на лоб, а рот скривило презрение. — Думаете, школьный звонок значит больше прокурорского? — Он повернулся и круто начал вдавливать в пол скрип новеньких хромовых сапог, на которых подскакивали измельченные кресты окон.
В учительской Ступач бросил на стол пухлый портфель и, округляя характерные глаза цвета угасающей сирени, вдруг гневом и язвительностью ударил Данила:
— Вы по своим убеждениям анархист?
— Нет, коммунист, — коротко ответил Данило и тоже набычился.
— Коммунист?! — то ли удивился, то ли задохнулся от неожиданности Ступач, а потом по оледеневшим губам из угла в угол перекатил недоверие. — Чем вы докажете это? Чем?
Такой вопрос разозлил Данила.
Неужели свои убеждения надо доказывать свидетелями или справками?
— Непременно! — выкрикнул Ступач и вонзил жесткий взгляд в учителя. — Кто ваш первый свидетель?
— Сейчас мой первый свидетель — боль сердца! — с горечью ответил Данило.
— Что-что?! — удивился, не понял Ступач, и от удивления резче очертились его фасолеобразные ноздри. — Вы будто защищаетесь медициной, терапией?
— Нет, я защищаюсь самой обычной человечностью. Как коммунист, я убежден, что у каждого порядочного человека должно болеть сердце за людей.
Ступач снова язвительностью и непримиримостью ударил Данила:
— Это демагогия на данном этапе?
— Это убеждения на всю жизнь.
— Вы человечностью хотите прикрыть разбазаривание зерна и спасти свою шкуру? Кто вам дал право транжирить хлеб?
— Время.
— Какое время? — не понял Ступач.
— Нелегкое.
— Вы мне бросьте эти штучки — теорию нелегкого времени! Я вам из нелегкого времени выкрою тесное время! Слыхали о таком?
Данило уже еле сдерживал взрыв гнева:
— Слыхал! Я тоже интересовался философией, думал, что это наука гуманитарная!
— Это намек на мою профессию? — Ступач уже рассекал его перекошенными глазами, в которых буйствовал колер отцветающей сирени.
— Нет, это намек на ваш характер да на ваши окрики.
— Как вы говорите, мальчишка?! Понимаете ли, перед кем стоите? — И Ступач ударил кулаком по столу.
Теперь Данило как можно спокойнее сказал:
— Не бейте кулаком ни мертвую, ни живую материю, научитесь уважать ее.