По прошествии многих лет трудно вспомнить, что он пел тогда, я вспоминаю только, когда слушаю его дома «один на один», но — удивительное дело — сохранился в памяти цельный образ исполненных им в новогорский вечер песен. Образ исключительной доброты к людям любящим, рискующим, страдающим и беспощадности — к трусам, равнодушным, амебным.
Я не знаю, за какую футбольную команду он болел, в анкете, датированной 1970 годом, на вопрос «Любимая футбольная команда» он ответил «Нет», но к футболу относился с уважением. «С хоккеистами, — говорил, — все в порядке, можно не беспокоиться, а футболисты — до лучших дней». Не случайно, наверное, в спортивном цикле Высоцкого довольно много песен о футболе, в том числе и посвященная Льву Яшину. Писал он о футболе с уважением к игре, к людям, выходящим на поле, с юмором — тонким и запоминающимся.
Высоцкого, да и не только его, коробил «ореол примитивности», создаваемый вокруг спортсменов незадачливыми репортерами, чему, впрочем, некоторые спортсмены сами в немалой степени содействовали. Набежит такой репортер, с пылу, с жару вопрос, только задумаешься и выговоришь первую фразу, а он: «Понятно», и что-то черкнет в блокноте и следующий вопрос задает. А потом читаешь такое, что волосы дыбом встают, и задумаешься не раз, разговаривать с прессой или нет. Не об этом ли у Высоцкого:
Сейчас кругом корреспонденты бесятся.
«Мне помогли, — им отвечаю я, — Подняться по крутой спортивной лестнице. Мой коллектив, мой тренер и — семья».
…Тогда в Монреале мы вышли все вместе из магазина, посидели немного в близлежащем кафе, вспомнили общих московских знакомых. Высоцкий спросил, можно ли нас украсть на несколько часов. Спустя полчаса мы приехали в симпатичный двухэтажный дом, ключи от которого оставили Марине и Володе, совершавшим поездку по Канаде и США, уехавшие в Париж друзья.
У Лени накануне был день рождения, и мы, смущаясь конечно, попросили записать кассету на память. Высоцкий с большим удовольствием откликнулся на нашу просьбу. Под рукой кассеты не оказалось, он пошел по дому, нашел чистую, вставил ее в магнитофон и стал петь.
У него было прекрасное настроение, он смеялся, шутил. Все, что было им сказано в наш адрес, говорилось от чистого сердца.
Впервые столкнувшись с ним близко в непринужденной обстановке, я понял, что в нем есть какое-то внутреннее обаяние, душевность огромная. В такого человека нельзя не влюбиться.
Мы обменялись адресами и телефонами. И, честно говоря, когда приезжали в Москву играть, стеснялись звонить. Почему? Трудно объяснить. Однажды, когда были в Париже, я позвонил Влади. По-русски мне объяснили, что она улетела на съемки.
Часа два мы провели вместе в Монреале, нам нужно было в 22.30 вернуться, Володя и Марина вышли и посадили нас на такси. Через день мы улетали из Канады — с кассетой на память.
Вячеслав СТАРШИНОВ
Забыть его невозможно
Честно говоря, факта знакомства с Высоцким, самого события, так сказать, не помню. Было ли это в театре, на хоккее ли, на сборах… По-моему, на сборах хоккеистов, куда он приезжал вместе с друзьями из театра.
Тогда мы все были молоды и набирали силу — хоккей, игра двадцатого века, и театр, в котором работал Высоцкий. Мы не могли, наверное, не встретиться, испытывая огромный интерес друг к другу, взаимный интерес личностей, творческих индивидуальностей.
Владимир, как любой нормальный молодой человек, не мог отрицательно относиться к спорту. Он был заводилой в наших отношениях. Насколько помню, больше к ЦСКА тяготел. Но болельщиком как таковым, с корпением над таблицами и обсуждением шансов, Владимир никогда не был.
Приезжая на сборы, он нам пел. И новые песни, и спрашивал, чего бы мы хотели услышать из старого. Бросали свои дела и собирались все, кто был в это время на базе. Обстановка была самая что ни на есть домашняя. Держался он просто, без рисовки, с уважением относился к нашему делу. В нем не было ни капли навязчивости. Многие артисты, приезжавшие к нам, старались себя как-то выставить в выгодном свете, это было заметно. Он же вел себя так, чтобы другим прежде всего было удобно.