Высоцкий, каким я его знал и какой он остался в памяти, настоящий гражданин, незаурядная личность, горевший в деле (а горящий быстрее сгорает), выплескивал сконцентрированную энергию в короткий отрезок времени, ходил «по лезвию ножа», как все истинные поэты, которые «режут в кровь свои босые души». Он в полный голос кричал о том, о чем другие молчали или же говорили шепотом, о чем сейчас говорят открыто.
Он не подавлял своим присутствием в компании, но от него что-то такое исходило, сила какая-то, мощь, и это позволяло ему самым естественным образом всегда быть в центре внимания, душой компании. Актеры и все, кто его знал, относились к Высоцкому, насколько я понимаю теперь, как к неформальному лидеру — такого не назначишь. Он цементировал коллектив, который после его ухода стал рассыпаться как карточный домик.
Я довольно редко слушаю его, только самые любимые песни. Мне не по душе фанатизм вокруг его имени, он бы не принял этого.
О чем жалею, так это о том, что не записывал подробно эпизоды встреч с ним.
Станислав ГОВОРУХИН
Такую жизнь нельзя считать короткой
Трудно передать, как много значил для меня Высоцкий. День 25 июля 1980 года черной чертой разделил жизнь на две неравные части: «до» и «после». Та, что «до», освещена — и освящена! — светлым образом Высоцкого.
Кляну себя за легкомыслие — одно не записал, другое не потрудился запомнить. И не оттого, что не понимал, кто со мной рядом. Но разве можно было предположить, что Он, моложе на два года, наделенный природным здоровьем, уйдет из жизни раньше. Наверно, поэты не могут жить долго. Они проживают более эмоциональную, более страдальческую жизнь. Боль других — их боль. С израненным сердцем долго не выдержишь.
Небольшой архив все-таки сохранился. Письма, задумки неосуществленных сценариев, черновики песен, пластинки с дарственными надписями, театральный билет на последний, уже не состоявшийся спектакль «Гамлета», траурная повязка, с которой стоял у гроба…
Иной раз листаешь старую записную книжку и среди пустых незначительных записей натыкаешься на такие строки: «Приезжал Володя. Субботу и воскресенье — на даче. Написал новую песню». Помню, встретил его в аэропорту, в руках у него был свежий «Экран» — чистые поля журнала исписаны мелкими строчками. Заготовки к новой песне. Значит, работал и в самолете. Отдыхать он совершенно не умел.
Помню, на даче, когда все купались в море, загорали, он лежал на земле во дворе дома и работал. Помню, готовили плов на костре. Кричали, смеялись, чуть ли не перешагивали через него, а он работал. Вечером спел новую песню. Она называлась «Баллада о детстве».
Он ворвался в нашу жизнь в начале шестидесятых. Вспомним это время — время расцвета новой поэзии, новой литературы, почву для которой подготовил XX съезд партии. Время ренессанса искусств.
Не так давно отшумел фестиваль молодежи и студентов. Будто распахнули окно в большой мир — и оттуда ворвался свежий воздух. Студент-первокурсник Высоцкий проводит дни и ночи на улицах Москвы. Дышит этим воздухом.
Только что образовался «Современник» — Высоцкий среди первых его зрителей и почитателей.
Молодые поэты читают стихи у памятника Маяковскому. Высоцкий еще не набрался смелости подняться на ступеньки гранитного постамента — он в толпе вокруг памятника, ловит каждое слово.
В это время Марлен Хуциев снимал знаменитую «Заставу Ильича». Фильм вышел в оскопленном виде и под другим названием, из него вырезали, в частности, изумительный эпизод — вечер поэтов. Он снимался документально. На сцене молодые поэты: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский. Вот, словно сама богиня поэзии — Белла Ахмадулина. Голова запрокинута назад, видна белая лебединая шея. Волшебным завораживающим голосом она бросает в зал слова: «Дантес иль Пушкин?..» В зале вместо массовки — истинные любители поэзии. Молодежь шестидесятых годов. Высоцкий среди них. Его нет на экране, но он там, в зале. Его не могло там не быть.
Вот вышел на сцену Булат Окуджава со своей гитарой. Кумир тогдашней молодежи. Высоцкий был влюблен в него. Окуджава поднял уличную песню до вершин поэзии. А вернее, свои намеренно простые и глубокие стихи облек в форму уличной песни. Он сделал то, что продолжит потом Высоцкий.
Конечно, Высоцкий все равно бы запел. Бог наградил его удивительным голосом, музыкальным даром. У него было ранимое сердце Поэта. Он все равно бы запел.