Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды…
Я согласен бегать в табуне —
Но не под седлом и без узды!
Пляшут, пляшут скакуны на старте,
Друг на друга злобу затая, —
В исступленье, в бешенстве, в азарте —
И роняют пену, как и я.
Мой наездник у трибун в цене —
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне, —
Но не под седлом и без узды!
Нет, не будут золотыми горы —
Я последним цель пересеку:
Я ему припомню эти шпоры —
Засбою, отстану на скаку!..
Колокол! Жокей мой на коне —
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне, —
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею —
Потакаю своему врагу!
Я собою просто не владею —
Я прийти не первым не могу!
Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея моего —
И бежать, как будто в табуне, —
Под седлом, в узде, но — без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется —
По камням, по лужам, по росе…
Я впервые не был иноходцем —
Я стремился выиграть, как все!
1970
Очи черные
I. Погоня
Во хмелю слегка лесом правил я.
Не устал пока, — пел за здравие.
А умел я петь песни вздорные:
«Как любил я вас, очи черные…»
То плелись, то неслись, то трусили рысцой,
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу — и опять затяну:
«Очи черные! Как любил я вас…»
Но — прикончил я то, что впрок припас.
Головой тряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул — и присвистнул аж:
Лес стеной впереди — не пускает стена, —
Кони прядут ушами, назад подают.
Где просвет, где прогал — не видать ни рожна.
Колют иглы меня, до костей достают.
Коренной ты мой, выручай же, брат!
Ты куда, родной, — почему назад?!
Дождь — как яд с ветвей — недобром пропах.
Пристяжной моей волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь.
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого — смерть.
Я ору волкам: «Побери вас прах!..» —
А коней пока подгоняет страх.
Шевелю кнутом — бью крученые
И ору притом: «Очи черные!..»
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —
Бубенцы плясовую играют с дуги.
Ах вы кони мои, погублю же я вас,
Выносите, друзья, выносите, враги!
От погони той даже хмель иссяк.
Мы на кряж крутой — на одних осях,
В хлопьях пены мы — струи в кряж лились —
Отдышались, отхрипели да откашлялись.
Я лошадкам забитым, что не подвели,
Поклонился в копыта, до самой земли,
Сбросил с воза манатки, повел в поводу…
Спаси бог вас, лошадки, что целым иду.
II. Старый дом
Что за дом притих, погружен во мрак,
На семи лихих продувных ветрах,
Всеми окнами обратясь в овраг,
А воротами — на проезжий тракт?
Ох, устал я, устал, — а лошадок распряг.
Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!
Никого, — только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги.
В дом заходишь как все равно в кабак,
А народишко — кажный третий — враг.
Своротят скулу, гость непрошеный.
Образа в углу — и те перекошены.
И затеялся смутный, чудной разговор,
Кто-то песню стонал и гитару терзал,
И припадочный малый — придурок и вор —
Мне тайком из-под скатерти нож показал.
«Кто ответит мне — что за дом такой,
Почему во тьме — как барак чумной?
Свет лампад погас, воздух вылился…
Али жить у вас разучилися?
Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь? — напоил бы вином».
А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути —
И людей позабыл, — мы всегда так живем!