Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. —
Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…» —
Рассмеялась ты и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя, —
Первый раз меня из трещины вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя!
А потом за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины —
Но не обиделся, а приговаривав:
Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя, —
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя!
А потом на каждом нашем восхождении —
Ну почему ты ко мне недоверчивая?! —
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя гуттаперчевая.
Ох, какая ж ты не близкая, не ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя, —
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты ругала меня, скалолазка моя!
За тобой тянулся из последней силы я —
До тебя уже мне рукой подать, —
Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!» —
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя скалолазковая, —
Мы теперь с тобой одной веревкой связаны —
Стали оба мы скалолазами.
1966
Мы снимали под Ушбой два с половиной месяца и совершали восхождения довольно сложные, многочасовые. В некоторых местах меня ребята просто как рюкзак поднимали, но до конца мы ее так и не прошли. Так что на вершинах я ни на каких не был, к сожалению, кроме, быть может, некоторых творческих, о которых знаю только я сам.
И самый финал картины был печальным, потому что после таких романтических приключений, которые были в горах, все спустились с горных вершин на землю — и в прямом и в переносном смысле, — и все расходятся по своим делам, прощаются без всяких сентиментальностей, прощаются до следующего лета, и звучит песня. Я ее больше всего люблю из всех, написанных для «Вертикали».
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся. мы — просто некуда деться! —
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах,
оставляя в горах свое сердце.
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
Кто захочет в беде оставаться один,
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!
Но спускаемся мы с покоренных вершин,—
Что же делать — и боги спускались на землю.
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас — и зовут нас остаться!
Но спускаемся мы — кто на год, кто совсем, —
Потому что всегда,
потому что всегда мы должны возвращаться.
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых никто не бывал!
1966
Эту песню я написал тоже под обаянием гор — для фильма, который называется «Белый взрыв». К сожалению, она туда не вошла. Я посвятил ее погибшему недавно в Альпах прекрасному нашему скалолазу Михаилу Хергиани. Это был лучший в мире — великий, я могу сказать, — альпинист, известный на всем земном шаре, кумир всех альпинистов; человек, который был самым надежным во всех группах и во всех связках, которого даже английская королева в свое время, когда он был в Англии, назвала «Тигром скал». Он — правда — всегда вел себя в горах как в бою. И все-таки он был какой-то лихой и веселый, добродушный человек и настоящий мужчина. Я с ним встречался — он затаскивал меня на вершины, на которых мы должны были снимать. Это человек, который с песней шел на самые трудные участки.