– Следующий в живот, а стреляю я хорошо. – Учился в тире. Игрушки мне выигрывал. Я смотрела на малолетних грабителей. Пальцы сами нащупывали на ремне деревянную рукоять, отцова же, охотничьего ножа. Вся, как этот нож.
Действие развернулось со счётом на секунды, и неизвестно, чем бы кончилось, не расколись вдребезги стекло в одном из близлежащих домов. Я завизжала.
– Мы не дадим им вот так уйти! Они стуканут! – гаркнул старший. Носатый рванулся впёред (видимо, хотел заткнуть рот), но остановился, налетев на невидимую стену: выстрел в ногу. Грохнулся оземь.
– Хватит! – смутно знакомый голос. Из дома с расколотым стеклом выскочила девочка. – Ребята, они свои, Марта, не кричи ты так, бога ради, ментов только для полного счастья тут не хватает. – Лучшая ученица параллели, Даша Ранина, подбежала к раненому орлу. Тот поднялся без помощи. Выругался. По касательной задело. Кость цела. – Они не стуканут, не бойтесь, – сказала Даша. – Марта моя одноклассница. Марк её брат. Ничего, Серый. Жив и ладно.
Марк не спешил убирать травмат. Взяли, называется, на всякий случай. Вот он и случай. Вот он и всякий.
– Романтики большой дороги, – усмехнулся, с нервецой. Поднял брови, глядя вниз. Мой язык приклеился к гортани. Нащупала языком нёбо. Барханы песка.
– Нож – не первое, что человек должен видеть при знакомстве, – сказала я, обращаясь к Марку.
– Да, нож лучше, при знакомстве, видеть последним, – ответил он для всех.
– Ну и однокласснички, – процедил названный Серый, отряхиваясь. Если учесть возраст его парки, она неплохо сохранилась, но… пятном больше, пятном меньше. Залаяла собака. Парой домов вперёд вспыхнуло окно.
– Нечего напролом грабить, бестолочь, – объявила Даша. – Учишь их, учишь, как об стенку горох. Смотри, у кого есть, смотри, кому не надо, смотри, от кого не убудет. Базары для чего? Нет ведь: ночью, у самого дома. Да ещё и не тех, кого надо… – Голубые джинсы. Вязаный, в ромбик, свитер со снеговиком.
– Дашка, – смуглый Сергей матерился через слово. – Давай в хату зайдём, а то дед Семён опять мусоров вызовет, оно нам надо? – второй паренёк молча косился на нас. Веки заплыли, как у алкаша. Нос вплюснут в щёки.
– Нечего им на это смотреть! – вскипела Ранина. – Хватит и нас с вами!
– Дашка, пожалуйста! – вставил другой, – он уже идёт, вдоль дворов точно прочешет, – сжевал фразу, как очистки прошлогодней картошки, жёсткие и липнущие к зубам.
– Ладно, пошли, – согласилась она, когда свет переместился на крыльцо. – Старый хрыч только о том и печётся, что спать ему, видите ли, мешают, – мы миновали покосившуюся калитку. Брат последовал за неизвестной девчонкой, кого видел один раз, и то со мной, не для девчонки, и не для меня даже. Ради интереса. – Хоть бы мы все передохли, ему до балды. А вот сон тревожить – преступление.
Пахло бензином, до тошноты. Дверь вырвана из петель. Мутные стёкла кое-где подклеены газетами. Осколки. Мусорный пакет с невозможным количеством спичечных коробков (причём складывалось впечатление, что у всех них старательно отскребали серу). Веранда, где мы затаились.
– Знаете крокодила Гену? – осклабился Серый. Верхняя губа уползла вверх, открыв крупные зубы. – Так вот, он там, – ткнул пальцем в приоткрытую дверь. – А мы втроём – чебурашки. – Марк сдавленно выдохнул. – Дашка у бабки живёт, а вот мы с Кирюхой варимся, – усмехнулся: удачно пошутил. – Пусть бы они, там, и откинулись, всё полегче. Загребут… Приходится следить за ними.
– Как в террариуме, – метко добавил брат.
– Да не. Эти крокодильчики не опасные, – живо отозвался носатик. – Для себя разве что, ну да это не новость…
– Заткнись, – осадила его Даша. – Дед как придёт… с ним потрещишь. Сорока.
Когда она открыла дверь, меня затошнило. Тесная кухонька. На плите – причина запаха. Кастрюля, в соли, с нелепым аппаратом, перегоняющим жидкость. На тумбочке, грязной, грязные же весы. Рядом, на грубо сколоченном табурете, спит женщина в нарывах. На руках и ногах, подбородке, лбу, шее – волдыри, либо гноятся, либо зарастают коркой. Огромная футболка – вся её одежда. Редкие волосы забраны хвостом. Котёл для нагревания воды, с трубами. К нему она привалилась. Щека шипит. Пахнет палёным.
– Мамочка, – ужаснулась Даша, сняла с котла, пересадила спиной к стене, чтобы проснулась хоть в какой-то коже, – вот как так можно, ты же сгорела совсем, как ты здесь без меня… – Спящая дёрнула багровой кистью.
В комнате, за открытой дверью из кухни, на диване – вповалку лежало три человека. Голоса я слышала отдельно от тел. Глядя на ожог. В поллица. Та, на ком он был, его не почувствовала. Та, чьи глаза впустили его, не упала чудом.