Василий не врубился, но, чтобы не оплошать, кивнул.
– …они у меня, считай, близнецы, – баритон на дальнем плане, под директорское «Вот как» (деловой дядя Зубченко улепетнул на встречу). – Другие грызутся, а эти… не разлей вода. Куда один, туда вторая…
Хорошо хоть под крестами бутылку портвейна не держала.
– Привет, – вежливо пробасил Вася.
Белая блузка. Юбка от Dior, до середины икры, синий клёш. Чёрные, под рюкзак, бусы, чёрные же, шнурованные ботинки. Хорошо одетый ребёнок. Вот, что он видел.
– О, это же Саша… которая Марина, – я обратила внимание на его футболку с портретом Саши Грей, не зная, какие меж ними велись речи. – Она тебе нравится? Мне да. Она как Чиччолина, но тёмная, во всех смыслах. Есть в ней что-то такое…
– …врубаюсь, – выдавил Вася. Марк покатился со смеху.
– То-то же, – выхлебнул он. – Девочка с сюрпризом. Читает всякое, смотрит всякое, и за мной наблюдает, тихо так. Жуткая личность, если вдуматься.
– Что такого? – спросила я. Мне, с оглядкой, обещали объяснить.
Директор удалился по своим директорским делам. Папа, прикинувшись Романом Олеговичем, вызвал такси, пожелал нам весёлого дня и уехал. Мне, в общих чертах, объяснили. Свою любовь к кинематографу.
– …и мы залили познавательной инфы в комп Макаренко, – конец ознакомительного отрывка. – Компенсация за потерянное время.
Звонок время обозначил. Брат обнял меня. Вася – не Костя, не Витя и не Лёня. Вася к нашей семейке не привык. Брат обнял меня, и они с Васей, говоря, ушли в спортзал.
Про Скорикова с кладбищем мне стало известно вечером, когда сцена осветилась целиком. Я приняла к сведению. Приняла, как сведение. Раньше, чем я, утаил Марк свою взрослость.
Я спросила: «Ну и как?» Он замялся: «Хорошо, но мало». Мы посмеялись: готки и тут есть. Я ушла за сарай, села на землю и рыдала, вцепившись в куртку. Ближе к ночи. Не днём.
Одноклассники столпились возле кабинета истории. Я заметила Дашу и Элю. Раскрасневшихся и тёплых, как зимние синички.
– Чего тебя на геометрии не было? – полюбопытствовала рыжая, в болотном свитере, под глаза. – Проспала что ли?
– Да так, – уклонилась я, – проходили что-то важное?
– Да нет, – сказала Даша, – но, если хочешь, дам тетрадку переписать, – её подруга удивилась: «Ранина и общительность в одной фразе?» – Что? – переспросила отличница, – нужно же помочь освоиться.
– Спасибо, – поблагодарила я, – не хотелось бы отстать, потом догонять… – «Скажу папе, что мобильник потеряла, – про себя, – он купит новый».
Эля болтала обо всём и ни о чем. Я, Даша и остальные делали вид, что слушаем.
Длинные волосы имеют обыкновение путаться. После урока я зашла в туалет, причесаться. Увидела там вот что: скрючившись над унитазом, привалившись лбом к ободку, звезда девятого и пассия Василия (ни одна из нас тогда об этом не знала), Алина, расставалась с завтраком при помощи… двух пальцев. Кисть в глотку пихала. Спазмы сотрясали её плечи под кардиганом.
– Там, где кончается смысл, – не сдержалась я, – начинается… и анорексия в том числе. И булимия. И всё остальное. Хочется взять вверх над телом. Надо всем. Вверх…
Алина Чистякова промокнула рот салфеткой. Поднялась с колен, подошла к зеркалу. Молча накрасила губы, щёлкнув клатчем на подоконнике.
– Когда меня не видят, я не существую, – проговорила она, выводя чёткие контуры за пределами настоящих, для объёма. – Ты ещё такая маленькая, – она с жалостью глянула на моё отражение из-под ресниц, – потом поймёшь. Они хотят, чтобы мы выглядели, а не были. Никого не волнует, кто ты. Только твоё лицо, твои сиськи и вагина, – жвачку в рот, косметичку в сумку. Улыбнулась и вышла. От бедра. Уверенно шагая на каблуках.
Я расчесалась, глядя на себя. Марк говорил: «С таких лиц писали мучениц», – имея в виду большие глаза. Постоянно с мальчишками. С детства. Играли в пиратов, в Робинзонов, в первооткрывателей или кладоискателей. Ни один не воспринимал мои сиськи. Нельзя воспринять то, чего нет.
За спиной мелькнула тень. Обернулась – тень исчезла.
Тень, которая держит ручку
Этого никто не прочтёт; пишу, чтобы увидеть. Когда-то я выложила в интернет историю самоубийц. Читалась. Но лучше бы её игнорировали, себя не узнавая. Радует, что узнавали мало. Я отправляла фото в инстаграм, и набирала лайки. Потом перестала.
«Если порезать лицо, начнут слышать голос?» – спрашивала я себя. Я хотела носить маску. Теперь моё лицо – моя маска. С галёрки не видно. Зато слышно. Может, галёрка одна меня и поймёт.
(в режиме реального времени):