Все три сферы для слежки сконцентрировали внимание на храме Нуны, но пока не приближались. Внешнее спокойствие было прервано громким сигналом. Третий модуль с Перуном и Велесом пропал с радара, их сбили немногим позже старта. Виман Драконов совершил несколько тщетных выстрелов, после чего специально целенаправленно врезался в капсулу примерно в километре от Земли. Атака была в стиле камикадзе, отчаянная. Ящер даже не пытался сбить объект меньшего размера боком или вроде того, чтобы спасти хотя бы своих, он просто взял его на таран, ударив кабиной. Обе машины сломались, полетев вниз в свободном падении, разгоняемые собственным весом.
Южен Шан и его армия вошли в храм Нуны, но открылась им воистину не воодушевляющая картина. Орталеон, бренным телом лежащий на полу, двигался лишь по зову третьих сил, невидимого энергетического пресса, смещающего тело то туда, то сюда. Асмодея терзал неподъемный живому созданию объём атмы, сосредоточенный в полукруге в центре установки, где он и упал. Вид живого существа в столь запущенном, развороченном состоянии напугал бы любого, даже хладнокровный не пожелал бы смотреть. Ирмант, словно тряпка, елозил по луже собственной маны, расплавленной кожи, костей и крови. Статическое поле убивало жертву очень медленно, мучая, куски мантии валялись подле. Чистый поток, сформировавшийся возле искр, пагубно влиял на всё, будь то камень, живое создание или мана. Растворённая атма то и дело меняла свой вид и свойства, растекаясь и густея, как патока, желеобразная смола, крупное пятно чёрной энергии, потерянной Сейтлером, но она неизменно продолжала вытекать из Орталеона в виде жизненной силы.
— Ещё не всё… Нави обождёт. Вий всего лишь открывает нам глаза… — вновь прозвучало демоническим голосом в сознании Ирманта.
Тёмный ощутил смерть. Она нежно напевала ему колыбельную на ухо. Он увидел себя со стороны, но тут же его душу засосало в чёрную воронку, в водоворот, он будто угодил в трясину. Орталеон перестал ощущать себя частью мира или существом, он попал в непроглядную комнату и тут же потерял все органы чувств, остались лишь мысли. Асмодей резко прозрел, отчётливо увидев крупный кристалл, прозрачно-белый, пустой сосуд, валяющийся в куче красного песка, золота и пустых искр, где-то далеко, на выжженной, мёртвой планете. Кадр перелистнулся, Орта увидел кристалл поменьше, осколок темнее самого чёрного земного оттенка. Орталеон хорошо знал именно этот камень, он видел кристалл раньше, более того, владел им почти всю свою жизнь, это был прощальный подарок отца. «Ирмантианская звезда» — так его назвал родич перед своим исчезновением. То был самый крупный из когда-либо виданных Антрацитов, угольных камней или Асмодейских искр.
Орталеон никому его не показывал и всегда носил кристалл на шее внутри медальона. А иногда убирал его за пояс, в специальный карман. Одежда и ремешок были сотканы из затвердевшей атмы высокой плотности, только сильнейшие Ирманты могли позволить себе сотворить нечто подобное.
Орта напрягся и пошевелился, а медальон раскрылся, и осколок звезды выкатился. Тут же невидимая сила притянула его в центр груди умирающего. Вокруг начала скапливаться круглым пятном Ирмантианская густота, свежая из тела и уже вытекшая, что потянулась с пола обратно к источнику, словно обратив процесс вспять, но ненадолго. Осколок собрал нужное и сам превратился в источник, причём неисчерпаемый. Атма начала бурлить, а всё уничтожающее влияние крупных искр отменило своё значение для тела Асмодея. Горячий битум извергался из Орталеона ещё быстрее, чем раньше, подобно вулкану. Энергия не остывала и быстро выжирала площадь вокруг него, покрыв кожу, защищая её и растекаясь по полу с уклоном на источники чистой атмы — искры и модель планеты.
Тёмная атма полностью покрыла Орталеона, с головы до пяток, лишь местами обнажая уничтоженные участки тела. Просветы на его коже больше напоминали разрывы или шрамы, медленно склеивающиеся чёрной маной, как материалом или материей, способной заменять плоть и покровы. Смолянистые язвы сгущались — раны затягивались, превращая кожу Асмодея в какую-то резину, делая из него пластилинового человечка. Даже конечности восстанавливались, а плотная вязь полностью повторяла его прежние черты, все, кроме цвета кожи. Дискомфорт заключался в том, что смола ничуть не снисходительней отнеслась к боли Ирманта, вещество восстанавливало его, но прикипало подобно раскалённому металлу, причиняя серьёзные страдания.