— Ты, может, вещи сначала заберешь? — разведя руками, предложил Серёжа, не улавливая курьёзности ситуации.
Дима не ответил, а Серёжа подошел ближе к нам, но так и не прочухал всю серьёзность.
— Вы только не подумайте, я не пытаюсь склонить остальных! Если, конечно, сами не хотите, — Дима подходил к делу на нервах и очень осторожно, более, чем следовало. — Я решил пока к Толику пойти!
В паузу все посмотрели на него с полным непониманием.
— Это не спонтанное решение, — пояснил он.
Никто не мог подобрать нужных слов, а Анатолий пристально наблюдал издали, подперев подбородок рукою и раздумывая, как закончатся переговоры.
— Но, если вы тоже согласитесь, я был бы непомерно счастлив! Сволочью не буду себя чувствовать…
— Все внимание. Сейчас он продемонстрировал свой самый мастерский облом! Масштабнейший в своей жизни! — прикинув, к чему приведет такое начало, раскричался Костик, указывая на Диму ладошкой и с умным видом.
— Тебя походу всё же сильно тогда приложили! — вновь упомянул Рома, зайдя с банальной фразы. Более взвешенные пока не успели обрести форму. — Мы даже названия их не знаем, чем же тогда здесь лучше! И к чему так спешить?
— У полковника есть надёжные рекомендации, — настаивая на объективности своего выбора, ответил Дима, сожалея, но не чувствуя за собой вины, ведь это его жизнь.
— Я точно не хочу в гвардию, даже в слепую приятней, — уверенно высказался Рома, перебивая Диму и глядя на него с осуждением. Он совершенно не пытался скрыть возмущение.
— Ну, как бы договорились вместе, а тут начинается, — сказал растерянный Серёжа.
— Ты давай не гони! Пару дней погуляем по Франции, отдохнём, там видно будет всё! Утро вечера… Вместе вступим, если что, да и рассмотреть все возможности умнее, согласись? — начал я. — К чему спешка, он за тобой вернётся, если что, даже лично прилетит, сам знаешь…
Сразу за мной на него налетели остальные, как коршуны, каждый своими словами уговаривая передумать, засыпая действующими на свой взгляд выводами, но тот нас не слышал, он абстрагировался. Я реально считал, что моё предложение уместнее, а спешку видел глупостью.
— Ну, не начинайте, куда вы так! — отговорился Дима с едва заметной виноватой улыбкой.
Еврей полноценно осознавал ответственность перед нами за принимаемое решение, и что оно нами воспримется как прокидка и подстава, пусть и лёгкая, ведь то его выбор, и для нас он менял не многое. Только заставлял других переживать, портя настроение, и ведь именно он изначально предложил нам поехать в Индастриал, а теперь захотел соскочить.
Разделяться не хотелось, но его бескомпромиссность не оставляла другой возможности. Дима даже не собирался пересматривать вопрос, хотя подобной категоричностью он обычно не славился. В результате Рома был готов его кинуть лишь из-за непонятной принципиальности, ведь Еврею ничего не стоило немного подождать, а он наотрез отказался идти нам на уступку, так почему мы должны были рассматривать новый вариант, отступая от того, что обсудили и приняли все вместе?
Диме тяжело давалось оглашение, но он всё решил и знал, не исполнит сейчас, за два дня я его отговорю, тем более, уже успел посоветоваться с матерью и определился. Всю дорогу он думал, но всё ещё не принял окончательного решения, себя убедил, отчаянно цепляясь за искусственную уверенность, показывая её нам, а в душе сомневаясь. Дима не озирался на нас, зная позицию насчёт выбора. Ему было стыдно, а отсутствие убеждённости в выборе накаляло внутреннее противоречие, но всё равно планировал идти до конца. Он не хотел нас кидать, но две стороны намертво упёрлись в противоречие.
Всё верно, мы бы не передумали, а обещали ещё раз пересмотреть всё лишь для того, чтобы его оставить среди нас, надеясь на те самые пару дней. Конечно, скажи он нам раньше, у нас было бы время подготовить план или смириться и пойти вместе с ним. Допускаю подобное, но вряд ли. Еврей хорошо понимал отсутствие у меня и Ромы желания идти в органы и знал его природу. Пусть Анатолий не совсем полиция, в голове стояла линза, преломляющая взгляд. Заранее ожидая предвзятого отношения, Дима любезно о нас позаботился, сняв всю ответственность за свой выбор. Он не желал нас склонять, специально огласив в последний момент, позволив нам отказаться и не переживать, ведь он не оставил нам выхода, а мог обыграть, поставив на принципиальность. Особенно, когда мы уже за границей с готовыми документами, пусть разделение не показатель дружбы.
— У каждого свой путь, вам не обязательно идти со мной, но я и не отговариваю! — повторился Еврей всё с тем же виноватым лицом. — Мы разговаривали с отцом, тут у меня хорошие перспективы, никогда не хотел в столицу, но Индастриал — это другая жизнь, другой мир, — расстроено объяснялся он, раскрывая всё больше фактов о своевременной подготовке. У него на кону было его дело — сервис и мать, а нас, в отличие от него, ничто не держало.