Ален посмотрел с новым удивлением на своего собеседника, который, видя себя предметом удивления, принял снова уничиженный вид и свою походку хромого.
— Чёрт возьми! ты очень опытен и очень хитер!.. Да, это мода дня, каждая из этих дам претендует иметь свое собственное благовоние, свои собственные духи и, благодаря этой фантазии, можно узнать их соседство, их приближение, их проход, не имея даже нужды их видеть… Если бы я встретился с потерявшей этот платок, я отличил бы её из сотни.
— Эти духи привезены из Испании и одни из самых нежных, — заметил старый нищий с видом знатока: — А так как я в духе давать добрые советы, то храните эту находку для себя… для себя одного.
— Но, — продолжал молодой человек, — увижу ли я ее?… А если я её увижу, то к чему мне может это послужить?
— Все сгодится в этом свете, — произнес поучительно его проводник.
— Ты, вероятно, поклялся служить мне живой загадкой?
— Нет, ваше благородие, я ни в чем не клялся, я нищий. Слова мои не стоят четырех су; только просто вы мне понравились; мне доставляет удовольствие быть вам полезным в чем-нибудь.
Приключение было, конечно, не из обыкновенных. Как ни старался мнимый хромой обмануть нашего молодого героя, но тем не менее он должен был возбудить его любопытство даже уже тою уверенностью, с которой он при первом взгляде назвал его по имени.
— Итак, — спросил его Ален, — ты окончательно не станешь объяснять мне яснее все твои загадочные слова?
— Честное слово бродяги, мне нечего более вам сказать.
— По крайней мере, что это за подозрительный дом, куда вошла она эта прекрасная дама с видом обычной его посетительницы?
— Подозрительный — на самом деле, это его настоящее название. Это просто уютный и приветливый приют, удобный для любовных дел, где всякий легко находит себе гостеприимство, конечно, за наличные деньги.
— Следовательно, это женщина легкого поведения?
— О! легкого… да, в некотором роде; но этот приют служит ей только на сегодняшнюю ночь проходом. Дом этот имеет два выхода, второй из них выходит на улицу, идущую параллельно этой, куда эта дама и выйдет; там её ждет коляска с вооруженными гайдуками, которые проводят её до её собственного и настоящего жилища… Если б мы не потеряли времени в разговорах, мы поспели бы вовремя, чтобы вполне насладиться этим зрелищем.
— Боже мой, это очень жаль!
— Ба! Да кто же знает? Быть может, вы её встретите раньше и скорее, нежели вы это думаете!
— На этот раз, друг мой, я полагаю, что не все гадатели находятся в этом доме сомнительной наружности; так как мне кажется, что ты должен быть по крайней мере одним из них.
— Я!.. Боже мой!.. Я не колдун, я только наблюдатель.
— Как тебе угодно; я ничуть не желаю к тебе придираться. Я пойду, постараюсь вытащить из этого вертепа моих запоздавших друзей; а чтоб тебе в свою очередь доказать свою признательность, я также дам тебе хороший совет. Мне кажется, ты занимаешься на мостовой Парижа опасным и дурным ремеслом, перемени его, поверь мне, или ты, наверное, в один прекрасный день кончишь виселицей.
— Да, вы скоро решаете, ваше благородие, но здесь, на земле, делаешь то, что можешь, а не то что хочешь; я — хромой и, по тысячу и одной причине, я должен остаться хромым.
— Как хочешь; но я об этом сожалею… В тебе есть задатки.
— До свидания, ваше благородие.
— До свидания? — повторил молодой человек вопросительным голосом.
— Ба! почем знать, быть может, мы ещё раз встретимся.
— Стой, ты мне внушаешь желание… Вот, возьми за твои труды. — Он ему протянул золотую монету.
— Нет, благодарю… достаточно уже того, что вы мне дали… Я вас попрошу кое-что другое.
— Что такое?
— На вашем корабле находится маленький юнга? Жан Гольфа.
— А, мой любимец!.. Бедный малый, я его принял, когда его отец, негодяй, был сослан на каторгу в Тулон, где он, кажется, потонул в одной из переправ.
— Ну так, ваше благородие, продолжайте быть добрым к этому маленькому юнге… мы будем квиты… И ни одной живой душе не говорите о поднятом вами сейчас платке, даже вашим самым верным друзьям, г-дам Севинье и Ротелину, которые сейчас находятся там.
В ту минуту, когда молодой человек хотел схватить за руку этого странного нищего, чтоб принудить его, волею или неволею, объясниться точнее, шум отворившейся черной двери заставил его обернуть голову. Это возвращались Генрих и Шарль, очень удивлённые тем, что молодой моряк не находится с ними, а потому, сократив свой сеанс, они пошли осведомиться о нем.
— Что с тобой случилось? вскричали они, заметив его при лунном свете стоящим перед домом. — Не овладело ли вдруг тобой сомнение?