— Сознаться никогда не стыдно, — заметила Марта, — надо было сказать немедленно. Ведь я все равно поняла, что ты деньги растратил.
— Да как же ты догадалась?
— Ничего нет проще: во-первых, ты покраснел, когда дал мне гинею, а во-вторых, ты пришел ко мне в восемь часов утра; приехал же ты — ты сам сказал — накануне вечером. Значит, ты целую ночь где-то путался; глаза у тебя были красные, руки дрожали. Уж если ты из-за сундука позволил высадить себя с корабля, то, приехав, наверное, поспешил бы отдать деньги и сундук мне. Что же этому помешало? А то, что зашел ты в трактир.
— Верно. Я виноват, — сказал Смит, опустив голову.
— И я виновата, — засмеялась Марта, беря его за руку, — пока тебя мучила совесть, я вышила тебе мешочек для трубки.
И она подала Смиту прехорошенький мешочек из зеленого шелка, на котором были вышиты желтыми нитками слова:
«Четыре гинеи».