— Тут мы почти не рискуем. Здесь можно хоть помещения для целого храма вырезать, и потолок устоит.
— Мы можем найти для Карна и Хоскина лучшее применение?
— Разве что ставить крепь в наклонном тоннеле за Треветаном и Мартином.
— Тогда пусть поработают тут еще с месяц. Полагаю, нет риска подтопления со стороны Мейден?
— Боже упаси! Маловероятно. Она всегда была сухой.
Обратно они шли медленней, а потом стали подниматься по шатким лестницам. Крохотное пятно света наверху постепенно увеличивалось, пока не стало огромным и не поглотило тьму. Они вышли на ослепительно яркий свет дождливого дня.
Росс поговорил с Хеншоу еще несколько минут и заметил, что рядом с его домом привязана лошадь. Гость? Он прищурился, но так и не узнал лошадь. Она была чалой и хорошо ухоженной. Какой-то новый знакомый Кэролайн? Или сэр Хью Бодруган возобновил ухаживания?
Моросящий дождик словно дым несло через весь пляж. Ленивые волны, унылый бесформенный пейзаж. В долине работали две из трех дробилок. Слух настолько привык к их ритмичному грохоту, что приходилось прилагать сознательные усилия, чтобы его услышать. Сена на Длинном поле в этом году было мало. Нужно поговорить с Бассетом по поводу экспериментов с сельским хозяйством. Конечно, если Бассет захочет водить с ним дружбу после его отказа от выдвижения. Это произошло вчера.
Росс сначала обговорил всё с Демельзой — как он и предсказывал Дуайту, ее реакция оказалась неожиданной. Она была против того, чтобы он принимал это предложение. Несмотря на то, что Росс уже сам твердо решил отказаться, ее четко выраженная позиция вызвала у него естественное, пусть и нелогичное, чувство раздражения.
— Тебя так разочаровало то, что я отклонил место в суде, которое было не так уж важно, но ты аплодируешь моему нежеланию пытаться стать членом парламента, что очень существенно.
Она наморщила лоб, и прядь волос скользнула на лицо.
— Росс, не жди от меня здравых рассуждений. Мной управляют не мысли, а чувства. Но слова — это не для меня.
— А ты попробуй, — сказал он. — Я не раз убеждался, что ты прекрасно владеешь словом.
— Ладно, Росс, тогда так. Думаю, ты живешь на острие ножа.
— Нож. Что это еще значит?
— Нож. Нож — это то, что, как тебе кажется, ты должен сделать — сознание, или дух, или разум говорят тебе, что ты должен это сделать. Если же ты отклонишься от намеченного, собьешься с пути — как там это называется? Тогда ты порежешься.
— Прошу, продолжай. Я весь внимание.
— Не смейся надо мной. Ты просил сказать, что я думаю, так что слушай. Как судья ты входил бы в состав суда и занимался бы правосудием, так? И помогал бы с местными законами. Думаю, это в твоих силах, и тебе следовало бы этим заниматься. Если бы иногда случались неудачи, тебе не пришлось бы прогибаться. Ведь это обязанность джентльмена — оказывать такую помощь. Я права? И я не была бы этим разочарована. Но в парламенте — если всё так, как ты говоришь — разве тебя не будут часто, очень часто просить прогибаться?.. — Она нетерпеливо отбросила волосы назад. — Под «прогибаться» я не имею в виду подчиняться. Я говорю о том, что тебе придется отклоняться от того, что, по твоему мнению, ты должен делать.
— Отступить, — сказал Росс.
— Да. Так говорится? Да, отступить.
— Из твоих уст кажется, что я грозный и суровый.
— Хотела бы я сказать лучше. Не грозный. Не суровый. Хотя ты можешь быть и тем, и другим. Но ты часто напоминаешь мне судью. И кто на скамье подсудимых? Ты.
Росс рассмеялся.
— А кому же еще там быть?
— Большинство мужчин, когда достигают зрелости, как мне кажется, становятся всё более и более довольными собой. Но ты с каждым годом становишься всё недовольнее.
— И это твой аргумент?
— Мой аргумент таков, Росс: я хочу, чтобы ты был счастлив и занимался тем, что тебе нравится — упорно работал и активно жил. Чего я не хочу, так это видеть, как ты пытаешься заниматься тем, что тебе не под силу, и делать такие вещи, с которыми не согласен — и рвать себя в клочья от невозможности сделать то, что тебе кажется правильным.
— Будь я каким-нибудь графом, и было бы совсем другое дело, так что ли?
— Будь ты графом, я сказала бы: соглашайся!
Он закончил беседу, раздраженно добавив:
— Что ж, дорогая, твое краткое изложение моих достоинств и недостатков, возможно, не так уж далеко от истины. Но по правде, должен признать, что ни твои аргументы, ни даже те аргументы, которые привел я сам, не повлияли на мое решение. Я уверен, что отказываясь, поступаю правильно. Всё дело в том, что я не хочу быть чьей-то собачонкой на привязи. Я далек от мира утонченных манер и аристократического поведения. По большей части я вполне рад, насколько ты знаешь, соблюдать правила вежливости — и чем старше становлюсь, чем больше ощущаю себя семейным и процветающим человеком, желания противиться своей стезе становится всё меньше. Но я оставляю за собой это право. То, что я сделал в прошлом году во Франции, мало отличается от того, что я сделал несколькими годами ранее в Англии. Но за одно меня прозвали героем, а за другое — мятежником. Назначь меня судьей, отправляющим правосудие, или в парламент, писать законы — в обоих случаях я буду чувствовать себя самым ужасным лицемером на земле!
Когда он подъехал к дому, Россу показалось, что он вспомнил, где уже видел эту чалую лошадь — на прошлой неделе. И оказался прав.
Когда он вошел, лейтенант Армитадж встал.
— Ба, Росс, надеялся вас увидеть, но боялся, что не дождусь. Я вскоре ухожу.
Они пожали друг другу руки и обменялись вежливыми приветствиями. Демельза с легким румянцем — с ней такое случалось столь редко, что Росс не мог не заметить — сказала:
— Лейтенант Армитадж принес мне растение из сада его дяди. Редкое новое растение, которое, как он говорит, можно посадить у стены библиотеки. Это маг... как там оно называется?
— Не совсем из сада моего дяди, — сказал Хью Армитадж. — Он заказал три штуки, они пришли в горшках, и я убедил его отдать один в подарок жене человека, который спас его племянника из жуткого плена. Мы говорили о них с вашей женой, когда встречались у Техиди на прошлой неделе. Растение просто отлично будет смотреться на фоне стены, такое нежное и родом из штата Каролина, что в Америке.
— Новое растение для Демельзы — всё равно что новый друг, — ответил Росс, — она будет холить и лелеять его. Но отчего вам уходить? Останьтесь на обед. Путь был неблизкий.
— Меня пригласили отобедать у Тигов. Я обещал успеть к двум.
— У миссис Тиг остались четыре незамужние дочери, от которых надо избавиться, — сказал Росс.
Армитадж улыбнулся.
— Так мне и сказали. Но боюсь, она будет разочарована, если лелеет надежды подобного рода. С трудом избежав одной тюрьмы, сейчас я вряд ли захочу обрекать себя на другую.
— Печальный взгляд на брак, — заметила Демельза, улыбаясь в ответ.
— Ах, миссис Полдарк, у меня такой печальный взгляд на брак, потому что многие из моих друзей, связанных брачными узами, находят его утомительным и ущемляющим свободу. На любовь у меня совершенно другой взгляд. За неодолимую любовь к Элоизе, Хлое, Изольде я отдал бы всё на свете, даже жизнь. Ведь жизнь — в целом пустяк, правда? Какие-то движения, слова — всё в кромешной тьме. Но истинная любовь возносит до небес.
Демельза снова покраснела.
— Не думаю, что миссис Тиг с вами согласится, — сказал Росс.
— Что ж, — ответил Хью Армитадж, — буду надеяться хотя бы на сносный обед.
Так, болтая, они дошли до двери и снова взглянули на мощное растение с крупными темно-зелеными листьями, стоящее в глиняном горшке у лестницы, восхитились лошадью лейтенанта, обещали как-нибудь его навестить, когда его дядя освободится от суматохи с выборами, и смотрели, как Армитадж вскакивает в седло и цокает по мосту. Перед поворотом он помахал на прощанье.
Когда Армитадж скрылся из вида, Росс оглянулся и обнаружил, что Демельза рассматривает растение.
— Забыла еще раз спросить название.
— Ты сказала «маг».