— Боже ты мой! Вот уж не ожидал от вас этого услышать!
Росс поднялся и посмотрел в окно. На улице лил дождь, забрызгивая мостовую грязью.
— Но все же Солтер проиграл.
— Да, но голоса разделились почти поровну. Кроме меня еще несколько человек голосовали против Уорлеггана, хотя они поддерживают Бассета. Джордж не слишком популярен у определенной части горожан, как вы знаете.
— Я всегда считал Джорджа закадычным приятелем Боскауэна.
— Он всегда искал дружбу Фалмута, но так ее и не добился. Потому и переметнулся, как только появилась возможность. Должен сказать, тем утром Фалмут вел себя самым отвратительным образом.
— Да? Как?
— Похоже, он решительно настроился подавить бунт. Причем любыми средствами. Прямо перед выборами он размахивал перед членами совета пачкой бумаг — писем, частных писем отправленных ими за последние несколько лет, и угрожал опубликовать их, если выборщики не проголосуют за его кандидата! Его просто невозможно было слушать! А еще он угрожал отказать некоторым в торговой и финансовой поддержке!
— Тем более удивительно, что это ему не помогло.
— Думаю, члены совета действовали, подчинившись неконтролируемому порыву доказать, что они не марионетки. И я этому рад. Я лишь сожалею об исходе.
Росс задумался.
— Жаль, что выбор второго кандидата сэра Фрэнсиса оказался еще менее продуманным, чем первого... Надеюсь, результаты вашего голосования не повредят отношениям с Бассетами.
— Посмотрим. После выборов я объяснил причины своего поведения сэру Фрэнсису, но не думаю, что он счел их достаточными. Больше всего я боюсь, что он подумает, будто я переметнулся из-за новых связей его банка с Уорлегганами.
— Вам следовало проголосовать за Джорджа.
Паско раздраженно захлопнул гроссбух.
— И это говорите вы?!
Росс улыбнулся.
— Простите, дорогой друг, мне не следовало этого говорить. Но вы всегда утверждали, что не дело банка — занимать чью-то сторону в семейной вражде. Ваша дружба со мной слишком известна, чтобы ее отрицать, но ваша неприязнь к Джорджу всегда скрывалась под дипломатичностью коммерции. Я сожалею, что теперь это может повлиять на ваши связи с Бассетами. Если это произойдет, ваша преданность мне окажется слишком затратной.
Харрис Паско снова открыл книгу и нетерпеливо перелистнул страницы.
— Подпишите-ка вот здесь, пока я не забыл.
Росс расписался под своим счетом. Кредитный баланс составлял почти две тысячи фунтов.
— Вы слишком высоко себя цените, Росс, — сказал Паско.
— Вот как?
— Я проголосовал не из преданности вам, а будучи верным своей совести, т-так сказать. К счастью для вас, вы значительно меньше меня знаете о делишках Уорлегганов. За последние несколько лет моя неприязнь к ним развилась почти до того же уровня, что и ваша. Нельзя назвать их бесчестными, вовсе нет, но они — пример новой когорты предпринимателей, появившейся в Англии за последние лет десять. Для них самое главное — прибыль, а гуманизм ничего не значит. Работающий на них человек стоит ровно столько, сколько цифры в бухгалтерских книгах. А еще они опасны тем, что вечно недовольны текущим положением дел. Им необходимо раздуваться в размерах, как огромная ж-жаба. Они заглатывают и растут, заглатывают и растут... — Паско умолк, чтобы перевести дыхание. — Возможно, все те, кто их не любит, просто старомодны. Вероятно, таким будет новый мир, но я не желаю меняться и не стану отдавать свой голос вне зависимости от того, получу я от этого преимущества или проблемы.
Росс положил руку на плечо друга.
— Еще раз прошу у вас прощения. Такое объяснение я нахожу куда более заслуживающим уважения... И гадаю, насколько хорошо знают друг друга Бассет и Джордж.
— Должны знать очень хорошо.
— Ну да, по деловым связям. Но это еще не дружба.
— Не торопитесь уезжать, — сказал Паско. — Переждите дождь.
— В таком случае у вас появится жилец. Не думаю, что дождь сегодня прекратится. Нет... Дождь еще никому не повредил. Но благодарю за предложение.
Когда Росс вышел на улицу, капли дождя отскакивали от мостовой, по боковому проулку бежал пенистый ручей. Бурые лужи пузырились, будто кипели. Людей было мало, на Пороховой улице поблескивали заброшенные оловянные слитки. Завтра должна была начаться маркировка, но никто не беспокоился о краже слитков стоимостью десять-двенадцать гиней каждый при весе больше трехсот фунтов. Да и вряд ли их могли незаметно унести.
Из Труро за границу вывозилось куда больше олова, чем через любой другой порт в стране. Городские верфи были достаточно большими и удобными, а по реке могли проходить суда водоизмещением в сто тонн. Сейчас Пороховая улица и ее окрестности выглядели неопрятнее, чем обычно, поскольку сносили городской квартал Миддл-Роу, прокладывая широкую новую улицу, и сгрудившиеся поблизости здания получат больше воздуха.
Завтра в полдень управляющий и контролер начнут взвешивать и оценивать привезенные на монетный двор оловянные слитки, и если качество будет соответствовать стандартам, то на них проштампуют герб герцогства в знак гарантии чистоты и заплатят продавцу. Маркировка может продлиться неделю, и на нее могут съехаться жестянщики, лондонские и иностранные торговцы, маклеры и прочие заинтересованные лица.
Маркировка проходила раз в квартал, то есть слишком редко, ведь прежде чем на олово поставят клеймо, его нельзя продать, и шахтам, в особенности мелким, приходилось влезать в долги, чтобы расплатиться с работниками. Они занимали деньги у торговцев оловом под высокие проценты, а более крупные шахты получали такие же дорогие кредиты в банках, чаще всего в банке Уорлегганов, готовом пойти на больший риск. Таким образом, если шахта разорялась, всё ценное имущество, земля и складские запасы попадали в руки кредиторов.
Это систему необходимо было изменить. Кромвель запретил клеймить металлы, и это пошло на пользу горной промышленности, но когда на трон снова взошел Карл II, восстановили и прежнюю систему, с тех пор так всё и оставалось. Россу иногда хотелось начать кампанию за изменение положения дел, но его останавливали болезненные воспоминания о том, как он попытался обойти диктат медеплавильных предприятий, что в итоге привело его на грань банкротства, а многие его друзья пострадали. Обжегшись на молоке, дуешь и на воду.
Размер его счета у Паско накануне маркировки служил доказательством, что жила в Уил-Грейс феноменально богата. Но Росс не собирался ждать маркировки. Для этого в городе оставался Заки Мартин, который полтора года болел, но встал на ноги благодаря Дуайту Энису, когда тот вернулся.
Шлепая по воде и грязи, Росс добрался до постоялого двора «Красный лев». Когда у задней двери станет просторней и светлее после городской перепланировки, заведение будет выглядеть куда привлекательнее. Внутри толпился народ. Ливень загнал всех в помещение, и было выпито немало крепких напитков. Почти тут же Росс заметил в толпе владельца по имени Блайт, с косичкой и в красном жилете. Коротышка суетился вокруг клиентов, и Росс, стряхнув воду с шляпы, сказал:
— Я ищу своего управляющего, Мартина.
— О, сэр. Я целый день не видел и не слышал мистера Мартина. Может, он в «Голове короля».
— Но вы сегодня его видели. Мы были вместе утром. И он снял здесь номер.
— А, да, сэр, я запамятовал. Что ж, его сейчас нет. Полагаю, он в «Голове короля». Или, может, в «Семи звездах».
В тоне трактирщика слышалась неприветливость, и Росс не вполне понимал причину. Со времени его драки здесь с Джорджем Уорлегганом прошло уже много лет, с тех пор Росс неоднократно сюда заглядывал.
— Посмотрю, может, он у себя в комнате. Какой номер?
— Я пошлю мальчишку.
— Нет, предпочитаю подняться сам.
— Эээ... Девятый номер. Но уверяю, что его там нет.
Росс протиснулся сквозь толпу, перемолвился парой слов с одним и другим. В коридоре постоялого двора было темно и народу не меньше. По пути к лестнице находились два частных кабинета для личных встреч, дверь одного была приоткрыта, и Росс увидел, что в комнате выпивают и закусывают несколько человек. Он прошел к лестнице, но не успел подняться и на несколько ступеней, как его окликнули: