Конечно, у Кэрри были собственные принципы, которые он сейчас и оглашал. Далеко не каждый посчитал бы их ниже своего достоинства.
— Чудовищно! Такой человек как Фалмут, унаследовавший звание пэра и огромное поместье, помимо всего прочего, и спелся с этим никчемным шарлатаном с тюремным прошлым и...
— Никакой тюрьмы не было, дядя. Помнишь, его оправдали.
Джорджу всегда становилось легче при виде того, как бушует дядя.
— Оправдали вопреки всем канонам правосудия! Даже и без тюрьмы, достаточно его беззаконных авантюр по всему графству. Покинуть Англию мальчишкой из-за этих проделок и стычек с таможенниками, а затем вернуться, вломиться в тюрьму и выкрасть заключенного! Он замешан в смерти нашего кузена, в разграблении корабля, контрабанде, в восстании шахтеров! А теперь вдруг стал кумиром всего графства из-за столь же сомнительной эскапады против французов! И такой вот человек достоин представлять наш округ в парламенте, по мнению высокорожденного виконта! Да это... это...
— Виконт, — ответил Джордж, — растерял моральные принципы в борьбе за утраченное место, которое считает своим. Он думает, что популярность Росса перевесит. Мы должны сделать так, чтобы этого не произошло.
Кэрри завернулся во фрак, словно ему было зябко. Фрак, сшитый лет сорок назад, стал уже настолько велик своему хозяину, что в него можно было заматываться.
— Мы пообщались почти со всеми нашими сторонниками.
— Да, но давай еще раз пройдемся по списку.
Кэрри выдвинул ящик, выудил оттуда счетную книгу и раскрыл ее там, где торчал лист бумаги.
— Вот и список. Все выглядит довольно неплохо. Думаю, можно зачислить Окетта в группу сомневающихся. И, возможно, Фокса.
— Окетт получил в марте значительный кредит, — сказал Джордж, — под три процента без вопросов о дате выплаты. Он знает, что выплаты не потребуется, если он не будет самовольничать во время голосования. Он это понимал. В этом была цель кредита.
— Когда-то он был близким другом Полдарка, в той истории с плавильным предприятием.
— Забудь об этом. Или можешь напомнить ему для большей ясности. Но перед лицом долговой тюрьмы дружба обычно теряет силу.
— Фокс также участвовал в плавильной компании, но увяз не так основательно — он рано вышел. Недавно у него были дела с Боскауэнами: те помогли ему получить контракт на ковры, так что он тоже может сомневаться в выборе.
— Надо проследить, чтобы он выбрал правильную сторону, — Джордж заглянул в книгу через плечо Кэрри. — Выбирая между обязательствами и задолженностью, люди обычно предпочитают пожертвовать первым... Конечно, так и будет. Возможно, письмо завтра — в осторожных выражениях — поможет ему определиться.
— Не письмо, — сказал Кэрри, стягивая шапочку. — Поговорить нужно лично. Он живет далеко. Утром пошлю Танкарда.
Какой-то клерк постучался и заглянул, намереваясь что-то спросить, но Джордж так посмотрел на него, что тот почел за благо удалиться.
— Полвил? — продолжил Кэрри.
— Безнадежно. Он предан Боскауэнам и кредитуется у Паско.
— Нотариус Пирс?
— О нем мы позаботимся.
Они прошлись по остальным именам в списке. Некоторые были из портландских вигов, но они также могли проголосовать против Питта, несмотря на тесную связь этих двух групп в палате. Другие были из тори старой закалки, столь же преданные другой стороне. Итого из двадцати пяти голосующих осталось десять тех, кто мог бы поколебать чаши весов, кого можно было перетянуть на свою сторону.
Уже пробило одиннадцать, пора было завершать дела, но они провели еще полчаса в темном маленьком кабинете, обсуждая тактику наступления. Вчера они подсчитали, что у Джорджа и Тренгруза получится перевес в голосах. Но теперь, с появлением новой угрозы по имени Полдарк — и нового стимула — они хотели быть уверенными вдвойне. В итоге вышло (если Окетт и Фокс будут следовать указаниям), что все теперь зависит от двух человек, и достаточно видных: мистера Сэмюэля Томаса из Треголлса и мистера Генри Принна Эндрю из Бодреана.
Оба недавно обедали у Уорлегганов. Оба были старыми друзьями родителей Элизабет. И оба выражали признательность Джорджу за некоторые небольшие услуги, которые он им оказал. Если оба проголосуют за Джорджа, то у него окажется перевес в пять голосов. Если один из них по какой-либо причине проголосует против, то у него будет перевес в три голоса. Если по какой-то несчастливой случайности оба они проголосуют против, у Джорджа все еще остается перевес в один голос, с которым он победил в прошлый раз. Ситуация казалась достаточно надежной. Вопрос заключался лишь в том, следует ли обратиться к этим двум джентльменам, а если да, то в какой форме это сделать, и не выйдет ли в результате больше вреда, чем пользы.
Наверняка Фалмут не оставит этих двоих без внимания. Однако ходили слухи о том, что Фалмут и Принн Эндрю спорили пару лет назад о каких-то правах на разработку недр.
В итоге Джордж положил список обратно в счетную книгу, закрыл ее и сунул в ящик. Он понимал, что дядюшке Кэрри все равно недоставало тонкости в обращении с людьми, в отличие от денежных вопросов.
— Я посоветуюсь с Элизабет. Она знакома с обоими с детства и скажет, в какой мере и каким образом они могут откликнуться на вежливую просьбу.
Кэрри поджал губы, как делал всегда при упоминании жены племянника, с которой он редко общался.
— Почему бы тебе не попросить ее поговорить с ними? Они старые друзья. Пусть она к ним и обратится. Пусть навестит их. Съездит завтра к ним на чай, или что там принято в таких случаях... А?
Джордж неприязненно посмотрел на дядю.
— Я обговорю это с ней. Но в таких делах нельзя спешить. У нас еще есть в запасе немного времени.
Глава девятая
Четырнадцатого сентября рассвет был изумительным, солнце вставало на красном, как открытая рана, небе. Гимлетт сказал, что такая погода не простоит и дня. Над морем сгущались тучи, предрекая наступление осени. Зерно уже собрали, и Росс послал двух работников своего хозяйства в Сол, помочь с очередным уловом сардин. Шток-розы Демельзы в эти теплые и безветренные дни никак не хотели увядать и гордо демонстрировали слегка поблекшие цветы.
Росс сказал жене, что ему нужно быть в Труро пораньше, и, не зная, в чем дело, она решила, будто речь идет о реорганизации ополчения.
Завтрак прошел молча, Джереми и Клоуэнс еще спали, поскольку поздно легли. В последнее время они часто сидели за столом молча, да и неделя выдалась сложной. Такого не было с конца 1793 года. Демельза явно печалилась из-за Хью Армитаджа и всё время ждала хороших или плохих новостей. Росс страдал от подозрений, смотрел на ее тревогу и молчал. Если она захочет поговорить о Хью, то пускай говорит. А не захочет — так и не надо.
Он не знал, что означают те стихи, которые он прочел. Возможно, что Демельза ему изменила, или это просто поэтическое преувеличение. Он не спрашивал ее и не собирался спрашивать. Но на этой неделе стало очевидным, что в мыслях, сердцем и чувствами она изменила, она глубоко увлечена другим мужчиной.
И этот мужчина серьезно болен. Что может чувствовать муж? Ревность и боль? Гнев и раздражение? Сочувствие и понимание? Почему же при одной мысли об этом встает комок в горле?
Он уехал еще до восьми и поскакал по пустой, но приветливой долине мимо кустов орешника и боярышника, компанию ему составлял журчащий ручей. Его земля. В живой изгороди пиликали сверчки, над головой кружились и кричали ласточки, на полях пасся скот — его скот. Тихо дымила Уил-Грейс, стучали оловянные дробилки. Всё вокруг выглядело таким плодородным, словно этим летом созрел каждый листок и каждая ягода. Всё это принадлежало Россу, а когда-то, четырнадцать лет назад, было заросшими бесполезными руинами. Но сегодня он не чувствовал ни собственной зрелости, ни удовлетворения. Так бывает, когда человек ставит высокие цели, а когда наконец добивается их, они рассыпаются в руках, превращаясь в пустой хлам.
В Труро он приехал слишком рано, оставил лошадь в «Красном льве» и прогулялся по набережной. Ему не хотелось ни с кем встречаться, ни с противниками, ни с соратниками, даже со своим покровителем, пока не настанет время.