Не сомневаюсь, что мой отец презрительно кривит губы во время этой типичной для лихача речи. Мне хорошо известны его привычки, и я едва не начинаю гримасничать, хотя и не разделяю его чувств. У меня нет какого-то особого мнения насчет лихачей.
– Давным-давно наши предки поняли, что каждый из нас несет ответственность за зло, существующее в мире. Но люди не смогли прийти к единому ответу на вопрос: «Что такое зло?» – вещает Макс. – Одни считали, что корень зла – ложь…
Я думаю о том, как год за годом я врал насчет синяков и порезов, о том, как покрывал Маркуса…
– Другие – невежество, третьи считали, что оно заключается в агрессии…
Мне вспоминаются безмятежные сады Товарищества, свобода от насилия и жестокости, которую я бы мог там обрести.
– Кто-то считал корнем зла эгоизм.
– Это для твоей же пользы, – сказал Маркус перед тем, как впервые ударил меня. Как будто избиение было актом самопожертвования с его стороны. Дескать, ему самому было больно это делать. Но я не замечал, чтобы он хромал по кухне сегодня утром…
– А последняя группа считала, что всему виной – трусость.
Из секции Лихачества раздается фырканье, и остальные лихачи начинают смеяться. Я думаю о страхе, который прошлую ночь не давал мне покоя, пока я не перестал что-либо чувствовать и мне стало трудно дышать. Я думаю о годах, в течение которых я превратился в пылинку под ногами моего отца.
– Поэтому мы разделились на пять фракций – Правдолюбие, Эрудиция, Товарищество, Альтруизм и Лихачество. – Макс улыбается. – У каждой фракции имеются руководители, инструкторы, советники, лидеры и защитники. Таким образом, мы обретаем смысл жизни. – Он прочищает горло. – Ну, хватит. Приступим к делу. Выходите вперед, берите нож, делайте свой выбор. Первым вызывается Зеллнер Грегори.
Кажется логичным, что боль от лезвия, распарывающего ладонь, должна остаться со мной – перетечь из старой жизни в новую. Однако даже утром я еще не знал, какую фракцию я выберу в качестве убежища. Грегори Зеллнер держит кровоточащую руку над чашей с землей. Теперь он член Товарищества.
Товарищество с их дивно пахнущими садами и приветливыми людьми… Разве это не прекрасно? Меня бы приняли туда вместе со всеми моими недостатками. Там я бы получил одобрение, о котором давно мечтал, и, возможно, со временем я бы научился чувствовать себя комфортно, будучи самим собой.
Но когда я смотрю на людей в красно-желтых одеждах, сидящих в секции Товарищества, то вижу спокойных, умиротворенных людей, способных утешать и поддерживать друг друга. Они слишком идеальные, слишком добрые, чтобы я мог присоединиться к ним, движимый яростью и страхом.
Церемония продвигается чересчур быстро.
– Роджерс Элена.
Она выбирает Правдолюбие.
Я знаю, что происходит в момент посвящения в правдолюбы. В школе о них множились всякие слухи, вроде того, что новый член фракции вынужден выложить старожилам свои секреты, которые из него буквально выцарапают. Чтобы присоединиться к Правдолюбию, пришлось бы снять все маски. Нет, я не могу пойти на такое.
– Лавлэс Фредерик.
Фредерик Лавлэс, одетый в голубое, делает надрез на ладони и окропляет кровью воду Эрудитов, от чего она становится насыщенно-розовой. Обучение дается мне достаточно легко, чтобы стать эрудитом, но я отлично понимаю, что я переменчив и эмоционален для этой фракции. Она задушит меня, а я хочу быть свободным, а не просто сменить одну тюрьму на другую.
Я не успеваю опомниться, как уже вызывают девушку, стоящую рядом:
– Эразмус Энн.
Энн – одна из тех людей, кто за все время обменялся со мной лишь парой фраз, – делает шаг вперед и направляется к кафедре Макса. Дрожащими руками она принимает нож, режет ладонь и подносит руку к чаше Альтруизма. Для нее это несложный выбор. Ей не от чего бежать. Всего-то присоединится к радушному и доброму сообществу альтруистов. Кроме того, в течение многих лет никто из альтруистов не менял своих убеждений. По статистике Церемоний выбора, альтруисты чрезвычайно преданы своей фракции.
– Итон Тобиас.
Я не волнуюсь, подходя к чашам, хотя и до сих пор не решил, какую фракцию выбрать. Макс передает мне нож, и я сжимаю пальцы вокруг его гладкой и холодной рукоятки с чистым лезвием. Каждому дается новый нож для нового выбора. По пути к чашам я миную Тори – ту самую женщину, которая проводила мой индивидуальный тест. «Тебе нужно сделать свой собственный выбор», – сказала она мне тогда. Ее волосы убраны назад, и я замечаю татуировку, тянущуюся от ключицы до горла. Ее глаза притягивают меня с особой силой, я смотрю на нее и встаю рядом с чашами в полной решимости.