Там меня встретили с распростертыми объятиями. Каждый норовил пожать мне руку, всем хотелось полюбоваться моими новыми часами и поглядеть на забинтованную голову.
Впрочем, часы оказались очень практичными. При красном освещении фотолаборатории рубиновый циферблат становился почти белым, и на нем особенно отчетливо выделялись черные стрелки.
В институте мне все уши прожужжали, как меня им не хватало. Тот парень, что меня замещал, как специалист оказался ни к черту не годным: до того запутал все дело, что на Марсе пришлось застопорить строительные автоматы.
Не скрою, похвалы льстили моему самолюбию. Согласитесь сами, дружище, что еще человеку надо? Главное, чтобы его ценили! Невелика радость, если тебя осыпают деньгами и при этом ни во что не ставят! По мне, так пусть уж денег будет меньше, а добрых слов больше. Ваше здоровье! Я сразу же взялся за работу, у меня все шло без сучка, без задоринки. Я и с одним глазом делал такие же качественные фотокопии чертежей, как и прежде. Работа меня ничуть не утомляла, но зато, признаюсь, ужасно одолевало любопытство, когда же наконец спадет эта отвратительная черная пелена и с другого глаза. Каждый раз, стоило мне только включить лампы на копировальном столе, я на секунду замирал, уставившись незрячим глазом в чертежи, и все надеялся, вдруг да в один прекрасный день стану им видеть.
А пока суд да дело знай себе работаю дальше.
Дома, конечно, мне приходилось несладко. Жена моя, видно, размечталась, что я выйду на пенсию и мы заживем без забот, без печалей и душа в душу, воркуя как голубки. Да только сказать по правде, дружище, я своей жизни не мыслю без работы... К тому же и ворковать в четырех стенах рано или поздно наскучит, особенно если какай другая голубка поманит.
Ах, лучше и не вспоминать! Первые недели я работал как заведенный, да и сестричка целыми сутками была занята на дежурстве. От силы раза два перекинулись словом по телефону. Правда, полунамеками условились, что как только улучим свободных полчаса, то зря терять время не станем. Сейчас расскажу, что было дальше, наберитесь терпения, не перебивайте!
А дальше события пошли совсем удивительные. Прихожу это я на перевязку, а там - ни красотки моей, ни профессора. Докторишка молоденький такой только плечами пожал, увидя заплату на моем черепе, а сестра - старая грымза - наложила свежую повязку.
- Что господин профессор в отпуске? - спрашиваю, хотя интересует меня вовсе не он.
- Можно и так назвать, что в отпуске! - это доктор мне.
- Неужели болен?
- Хуже, приятель. Арестовали его вместе с ассистентом и еще четырьмя врачами. Вы были его последним пациентом. Считайте, что вам повезло, потому что в своем деле старик, конечно, был дока. Хирург он первоклассный.
- Хотела бы я только знать, чего ради такие, как он, берутся шпионить? Денег он, что ли, мало зарабатывал? - вмешалась пожилая сестра.
Новость эта поразила меня в самое сердце. Шпион, только этого не хватало!..
Тут я вспомнил, как при первом обследовании выболтал кодовые цифры. Мать честная, выходит, это я виноват, а на моего преемника всех собак вешали за нечеткую работу автоматов!
Но я промолчал; трусливое существо - человек, уж поверьте мне. Никому я про тот случай не обмолвился, вкалывал пуще прежнего, а сестре даже звонить перестал. Так, на всякий случай, а то кто его знает, как дело повернется, верно? К тому же и любви между нами никакой не было... вот жена моя другое дело, за нее я готов в огонь и в воду, а чтобы рисковать собой за какой-то там поцелуй в щечку да тысячу пустых обещаний - нет, на это я не согласен.
И не говорите, женщинам никогда не понять, на какую верность способны мы, мужчины!
Так на чем, бишь, я остановился? Да, значит, профессора моего поймали с поличным. Вскоре раскрыли целый заговор. Наши иностранные конкуренты хотели подкупить руководителей института, чтобы те продали им чертежи космических солнечных печей. Конечно, если бы им удалось построить такие же печи, то в четыре раза понизилась бы цена титаноалюминия, выплавляемого нашими печами на Марсе.
Только ничего из этих коварных планов не вышло. Ну и слава богу, думаю я и тружусь дальше на совесть. Работы все прибывало, не раз приходилось засиживаться допоздна: из предосторожности чертежи стали кромсать еще мельче и каждый день меняли порядок передачи информации.
И все же пришла беда! В районе экватора на Марсе наши соперники тоже начали строить солнечную печь.
Руководители института и ученые собрались на совет. Решено было ускорить строительство. Как одержимые, днем и ночью работали инженеры и чертежники, и капсулы с информацией летели на Марс одна за другой. Только вот что странно: теперь наши конкуренты пропускали их беспрепятственно.
Зато одновременно со второй нашей печью они тоже построили у себя печь. Более того, они ничего не скрывали. Фотографии печи были опубликованы в газетах. Печь была точнейшей копией нашей конструкции, секреты которой мы так тщательно охраняли.
Теперь мы хоть как гони производство, выгоды нам от этого не выходило никакой. И все же мы еще пытались напрячь все силы. Запустили целую серию новых автоматов, оно и понятно: чем больше механизмов, тем быстрее пойдет строительство. В глубокой тайне принципиально изменили конструкцию. Изменения вносил главный инженер, а рядом с ним находились директор и два сотрудника, ведающие охраной промышленных тайн. Вчетвером они корпели над этим, собственноручно принесли мне в лабораторию настриженные лапшой проекты, стояли у меня за спиной, пока я работал, а потом сами заложили микрофильмы в капсулы и самолично отвезли все это на ракетную базу.
И что бы вы думали? Одновременно с нашей третьей печью была построена и их третья печь - с учетом всех произведенных нами изменений!
Уф, стоит только мне об этом вспомнить, как сразу пересыхает во рту!
Кружка четвертая
- Это вы напрасно, дружище, я ведь без намека сказал!.. Тысяча благодарностей, верно подмечено, нелепо сидеть, когда кружки пустые. Зато в следующий раз я плачу за двоих...
Ну что ж, давайте выпьем, пока пиво холодное... Так вот, поднялся у нас в институте невиданный переполох! Начальство засуетилось, к подъезду каждый час подкатывали машины с сиреной. Меня тоже вызывали в главное управление, расспросили досконально о моей работе и даже врача пригласили, чтобы сменил мне повязку на голова: вдруг да обнаружится, что меня никто не оперировал, а под бинтами я выношу из лаборатории микрофильмы. Конечно, меня сразу же и отпустили подобру-поздорову, но только лучше бы совсем не выпускали: дома жена запилила, хоть вешайся! Короче говоря, на следующий день я заявился в институт сам не свой; смотрю - и другим не лучше, настроение у всех похоронное: все друг на дружку косятся с подозрением и каждый считает себя оскорбленным в лучших чувствах.