Евгений Козловский
Четыре листа фанеры[1]
История одного частного расследования
Полковник в белом
Эта леденящая душу история случилась в незапамятные времена: еще существовал СССР, газеты и журналы кое-что начали уже печатать, публика не успела одуреть от обвала правды, а герои обличительных публикаций пока не вполне поняли, что действенность разоблачений попала в обратно пропорциональную зависимость от свободы последних, – поэтому Алина, недавняя москвичка, почти закончившая юрфак и до сих пор публиковавшая эффектные юридические статьи и в «Огоньке», и в «Московских новостях», и даже пару раз, кажется (она и сама толком не знала, вышли отосланные заказные статьи или нет), за границей, нисколько не удивилась уважительному приглашающему звонку из областного УВД.
Алина припарковала «Оку» прямо возле парадного и не успела, выйдя, щелкнуть ключиком, как лениво подвалил белобрысый мент:
– Отгоните машину. Здесь не положено.
Алина демонстративно огляделась:
– Не вижу знаков.
– Говорят, не положено, значит, не положено! – настаивал мент.
– Меня, между прочим, пригласил ваш начальник, – не удержалась Алина и даже продемонстрировала из далека (потому что удостоверение было внештатное, хотя, честно сказать, и штатное не давало в этом смысле никаких привилегий) белобрысому огоньковское удостоверение.
– Тем более не положено! – заело мента, не очень-то поверившего насчет начальника, а всевозможных удостоверений навидавшегося за службу выше головы: те два или три, которые требовали к себе уважения, узнал бы и издалека. – Поставьте за угол и пройдитесь пешочком.
– Возьмите! – швырнула Алина белобрысому ключи и права с техпаспортом. – А ваш полковник пусть снизойдет до объяснения мне, на каком таком основании не положено, когда нету знаков. Правовое государство они, видите ли, строят! – поднялась Алина до вершин сарказма.
Те двое, один в белой милицейской полковничьей форме, другой – в импортном штатском, наблюдавшие за сценою у подъезда через высокое окно верхнего этажа, конечно, не слышали диалога, на сцена была достаточно выразительна и пластична, чтобы вызвать их улыбки.
– Строптивая, – с тенью не то порицания, не то удовлетворения сказал штатский, человек среднеазиатской внешности.
Полковник кивнул, соглашаясь, отошел от окна: Алина уже скрылась в подъезде, оставив мента в некоторой растерянности разглядывать документы и ключи, – нажал кнопку селектора:
– Кто у входа дежурит?
– Пылыпэнко, – прохрипел селектор голосом неопределенной половой принадлежности.
– Срочно ко мне! – Отпустил кнопку, отнесся к штатскому: – Хорошо, что строптивая. Если уж до чего докопается…
– Рисковый ты человек, Петро! – восхитился штатский, но как-то, кажется, с иронией восхитился.
– Был бы не рисковый, – вступил было Петро в дискуссию, но тут приотворилась, явив совершенно дурную собой и очень немолодую секретаршу, кабинетная дверь.
– К вам, товарышш полковнык, – обнаружила секретарша, что селекторный голос принадлежал ей. – Журналыстка. Ховорыть, прыхлашалы.
– Ревнуешь, что ли? – сомнительно пошутил полковник.
Секретарша злобно скрипнула зубами и бросила на штатского короткий, пронзительный взгляд исподлобья.
– Так чего, пускать?
– И кофе принеси на троих. С пирожными. Ты поняла?
– Да дэ ж я вам пырожныхь-то возьму? – буркнула секретарша
– С пирожными! – значительно утвердил полковник.
– Зря ты с ней, Петро, так! – покачал головою восточный красавец.
– Учи ученого, – проворчал Петро. – По рукам-ногам повязана: куда денется?!
Восточный человек собрался возразить, но явилась Алина, и он вмиг вдруг сделался незаметен, скользнув ли в тень, сам ли в мгновение став тенью…
А полковник, выдержав в наигранном онемении, долженствующем выражать восторг и впрямь очень хорошенькой, да еще и нарумяненной гневом на мента Алиною, секундную паузу, уже шел гостеприимно навстречу гостье, басил:
– Вот вы, оказывается, какая, Алина Евгеньевна! Приятный, приятный сюрприз. Всегда, знаете, когда заочно кто-нибудь понравится, ожидаешь… мымру.
– Не поняла! – резко остановилась Алина. – Я написала что-нибудь не так? Кого-нибудь обидела? Так на это есть закон о печати. Обращайтесь в суд. Никто вам не давал права… То, что я согласилась сюда прийти, считайте моей личной любезностью и не делайте выводов…
– Простите великодушно, – перебил Алину полковник бархатным баритоном, приложив руку к ослепительному кителю где-то в районе души. – Не умеешь, как говорится, не берись делать дамам комплименты.
– Вот и прекрасно! – отрезала Алина непонятно по какому поводу и решительно села к полковничьему столу на место для посетителей. – Прежде чем вы изложите причину вашего приглашения, я хотела бы написать жалобу.
Полковник удивился:
– Кто же вас так обидел?! Если, не дай Бог, кто из наших… Дружба с прессой – краеугольный камень…
– Официальную жалобу, – перебила Алина жестко. – Зарегистрированную. Видала я эти… начальственные нагоняи в присутствии посетителя. – Протянула требовательно руку. – Два листа бумаги, пожалуйста. И копирку. Единственная, знаете, защита от случайно затерявшихся бумаг…
Аладдин, вызывая своего джина, тер лампу – полковник, вызывая своего, нажал на кнопку.
– Да послала, послала я за пырожными за вашими! – сунула секретарша голову в дверной проем.
– Принесите… барышне два листа бумаги. И один – копирки.
– Чего? – сказала секретарша так презрительно, что полковник Просто вынужден был прикрикнуть:
– Того!
Секретарша пожала плечами:
– Там Пылыпэнко торчит.
– Вот пусть Пилипенко бумагу с копиркой и захватит. Только бумаги – четыре листа. Третий и четвертый – мне.
Ждали Пилипенко недолго, но поскольку молча, в воздухе кабинета поселилось некоторое не вполне ловкое напряжение.
– Товарищ полковник! По вашему приказанию… – явился наконец тот, никак не умея распределить между двумя руками отдавание чести, удержание Алининых прав и ключей и бумаги с копиркою.
– Садись, Пилипейко, садись. Этот?
Алина опустила глаза не просто утвердительно, а и потому еще, что, непонятно отчего, стало ей чуть неловко.
– Давайте начнем с его заявления, – предложил белый полковник. – Может, тогда в вашем и надобность отпадет. Сэкономим время. И нервы. Пиши, Пилипенко. Возьми вон ручку… Под копирку пиши. Начальнику управления внутренних дел полковнику… Ну шапку ты знаешь. Рапорт. Написал? Ввиду полной моей неспособности осознать, что милиция служит гражданам… – Пилипенко возмущенно-оправдательно попытался приподняться из-за стола, но полковник тоном тут же его и усадил обратно: – Милиция служит гражданам, а не граждане предоставлены в распоряжение милиции в целях удовлетворения жажды власти работников последней…
– Но вы ж сами, товарищ полковник!.. – снова привстал белобрысый мент, едва разбираясь в смысле того, что ему издевательски надиктовали.
– Пиши! – прикрикнул хозяин кабинета. – Прошу уволить меня из рядов…
– Оставьте, оставьте его, полковник! – чувство неловкости все нарастало в Алине и наконец дошло до предела. – Пусть вернет права и ключи. И велите там знак повесить. Я понимаю, только нельзя же без знака.
– Слыхал, Пилипенко? Верни гражданке ключи и документы. – Пилипенко вернул. – И иди. И Богу молись. И если там что в машине пропало…
– Да товарищ полковник!..
– Иди-иди, комусказано?!
Пилипенко исчез с пошатнувшейся в душе верою в мировую справедливость.
– Что ж вы? – не скрывая иронии, отнесся полковник к Алине. – Жалко стало? А я-то думал, вы и вправду женщина твердая и принципиальная.
1
Был такой анекдот. На колхозном собрании обсуждают, как лучше всего потратить премию от райкома, выданную за досрочное завершение сева: тысячу рублей.
– Какие у кого будут предложения? – интересуется председатель.
После некоторое время продержавшейся вежливой паузы последние начинают из зала поступать.
– Ферма совсем прохудилась, коровы по колено в воде: крышу бы починить.
– Хорошее предложение, – соглашается председатель. – Замечательное предложение. Только боюсь, этой тысячи разве что на лист шифера хватит. А так – хорошее предложение.
– Дорогу сделать. Трактора и те вязнут.
– Хорошее предложение, – снова не спорит председатель. – Замечательное предложение. Только боюсь, этой тысячи не хватит и на тропинку от улицы до правления. А так – хорошее предложение.
Подав еще две-три подобные идеи и получив ответы, аналогичные предыдущим, зал замолкает.
– Ну что ж вы, товарищи? – удивляется председатель. – Смелее, смелее.
И тогда с места поднимается эдакий дед Щукарь и говорит:
– А давайте-ка купим четыре листа фанеры)
– Хорошее предложение, – обескураженно помолчав и даже почесав в затылке, произносит председатель. – Замечательное предложение. Главное – денег может хватить. Только вот зачем?..
(Продолжение анекдота в примечании 2.)