– Вообще-то, – отозвалась Алина, – к бесплатным советам доверия у меня…
– Понимаю, – согласился Шухрат Ибрагимович. – Сам таков. Но я с вас, если настаиваете, и пару рубликов могу взять.
– С гонорара. Договорились?
– Э нет! С гонорара – коктейль в «Трембите». И четыре пирожных.
– Шухрат Ибрагимович у нас редкий сластена, – отрекомендовал полковник.
– Ну советуйте, советуйте! – нетерпеливо подогнала Алина.
– Хотел предложить вам такой вот парадоксальный взгляд… парадоксальный поворот. Сам бы воспользовался, да талантом Бог обделил. У Богдана Ивановича за одиннадцать лет, как верно заметил Петро Никифорович, почти стопроцентная раскрываемость. Но – почти! Анализ неудачи гения! Я имею в виду как раз «Трембиту». Каково, а? Заработал пару рублей?
– Посмотрим, – сказала Алина, которой почему-то плохо шутилось с Шухратом Ибрагимовичем, и, кивнув, пошла к дверям, где и столкнулась с секретаршею, едва не выбив из ее рук поднос, нагруженный всякой всячиной, пирожных среди которой, правда, не было.
– За смертью тебя посылать! – прокомментировал полковник.
Пиф-паф ой-ой-ой!
Странное дело. Почти два года жизни, а после смерти мужа Алину со Львовом не связывало почти ничего: несколько десятков приятных воспоминаний, которые, в сущности, полностью нейтрализовались впечатлениями той мартовской ночи меж гаражей, да двухкомнатная квартира в хорошем районе, наследницею которой Алина автоматически оказалась. То есть давно пора было возвращаться в Москву, к родителям, а Алина все медлила, медлила, медлила…. Конечно, не очень-то хотелось снова оказываться в зависимом положении родительской жилички, но врастать и во львовскую жизнь, устраиваться куда-то на службу (деньги с книжки потихоньку проедались, сходили на нет) не прельщало тоже: одно дело – писать для удовольствия статью-другую-третью в год, другое – тянуть лямку. Во время беседы с не очень понравившимся ей полковником Алина совсем уж решила отказаться ото всякого с ним сотрудничества, замотивировав отказ именно возвращением домой, а уж замотивировав, как бы и взяла б на себя это обязательство, но едва всплыл в разговоре капитан Мазепа, как, сама не дав себе отчета, от решения своего отказалась. И теперь вот третий уже вечер бессмысленно (капитан не являлся) торчала в «Трембите», с кооператорской широтою души и безвкусицею переделанной в ресторанчик из общепитовской пельменной.
Кавказской наружности немолодой юноша подсел к Алине за столик, достал из кожаных доспехов бутылку молдавского коньяка.
– Составишь компанию, а? А то и вчера сидела одна, и позавчера… Вроде и не страшненькая!
Алина смерила юношу взглядом, достала из лаковой коробочки дорогую сигарету (кавказец тут же подал огня).
– Составлю, – ответила, выпустив-дым. – Только не приставай, ладно?
– Что, неприятности?
– Ага, – кивнула Алина с повышенной серьезностью, выдающей издевку. – Переживаю.
– Я вот тоже переживаю, – кивнул немолодой юноша и разлил коньяк по рюмкам. – Будем здоровеньки. Или как там у вас говорится: здоровеньки булы?
Алина выпила, пристально-невидяще посмотрела на кавказца, который меж тем продолжал о чем-то болтать, и подумала: «А что, взять и позвать. И здоровеньки бу-лы. Сколько можно спать в одиночку в холодной, широченной, где что вдоль, что поперек, кровати?! Он в конце концов сам виноват». И тут же, до этого «сам виноват» додумав, расхохоталась вслух, ибо «сам», как ни крути, означало Мазепу.
– Ты чего? – приобиделся немолодой юноша. – Я тебе серьезные вещи рассказываю, а ты…
Хлопнула дверь, и Алина снова поймала себя на том, что обернулась, словно пятиклассница на первом свидании. Но и это был не капитан. Странного вида пожилой человек вошел в ресторан, словно из американского вестерна сороковых годов: в длинном, свободном светлосером макинтоше, в серой же широкополой шляпе, надвинутой на глаза. Пожилой и по походке, и по тому, что за приподнятым воротником угадывалась седая бородка клинышком.
– Хиппует, – прокомментировал кавказец, отследив Алинин взгляд.
Странный человек пересек зал и скрылся за дверью служебного входа.
– Так явится в конце концов Мазепа или не явится никогда?! – взбешенно сказала Алина вслух.
– Какой Мазепа? – изумился кавказец. – Гетман, что ли?
– Гетман-гетман, – согласилась Алина.
– Вот ты говоришь: не приставай, – продолжил кавказец после довольно значительной паузы, во время которой безуспешно пытался осмыслить Алинино восклицание по поводу легендарного гетмана, да так и бросил это занятие. – А каково одинокому человеку в чужом городе. Ты подумала, а?
– Ты бы знал, каково одинокому человеку в своем городе… – протянула Алина.
– Понял, – сказал кавказец. – С полнамека. Сплетен боишься. А мы как в детективе устроим. Штирлица видела? Вот, например, я сейчас за себя расплачиваюсь и ухожу, а ты…
Дикий женский визг понесся откуда-то из служебных недр ресторанчика. На пороге внутренней двери появи-т лась девица, одетая гуцулкою (ресторанная униформа), судорожно хватанула ртом воздуха и издала еще один визг.
– Там!.. – показала, прокричавшись, куда-то за спину. – Там!..
Алина вскочила первая, рванулась в подсобку, кавказец за нею. За ним еще кто-то и еще…
В небольшом кабинете за столом сидел упакованный мужик с упавшей на грудь головою – вроде как спал. Только свежепобеленная стена за его спиною была в красных брызгах крови и желтых жирных пятнышках мозга, разбросанных вокруг черной пулевой отметины. Алина присела на корточки, заглянула упакованному в лицо: посреди лба расположилась аккуратненькая такая, маленькая дырочка^
– Спокойно! – нервно закричала Алина. – Спокойно! – И заметив в толпе любопытных здоровенного местного бармена, приказала: – Быстро на вход! Никого не выпускать!
Бармен зачем-то послушался.
Алина же, миновав подсобку, бросилась к черному ходу.
Дверной проем зиял пустотою, старинный проходной двор – несколькими арками.
Ищи ветра в поле, могла бы сказать Алина, если было б кому.
Она достала платочек, аккуратненько, чтоб не повредить возможные отпечатки, прикрыла дверь, сквозь платочек же задвинула и щеколду. Ясно было, что стрелял пожилой ковбой из вестерна, выстрелил и давным-давно, пока Алина разглядывала покойника, скрылся, так что перекрывать вход нужды не было. Мегрэ бы, во всяком случае, не перекрыл.
В дверях кабинета все еще толпились.
– Трупов не видели? И не стыдно? – укорила Алина и снова вспомнила капитана Мазепу: всего однажды видела она его на работе, но подсознательно копировала (пародировала?), безусловно, именно его стиль поведения. Пиф-паф ой-ой-ой; оставалось только добавить.
Люди как-то невольно дали Алине дорогу, а на вопрос: «Милицию вызвали?» – дружно смолчали.
Аккуратно извлекая телефон из-под самого трупа, Алина и тут старалась не повредить пальчиков. Набрала ноль два.
– Дежурный? – спросила. – В «Трембите» убийство.
На том конце провода спросили, кто говорит.
«А действительно, – подумала Алина, – кто я такая, чтобы чуть ли не расследование проводить? Беседа с полковником придала, что ли, значимости мне в собственных глазах? Юридическое студенчество? Ожидание капитана Мазепы?»
– Кто-кто! – ответила раздраженно. – Дед Пихто! Посетительница! – и бросила трубку, вернулась в зал.
А там, на пороге, бармен уже отчитывался капитану Мазепе; черный лимузин поблескивал под фонарем за стеклянными дверными вставками.