– А черт его знает, – ворчливо отозвался Мазепа. – Какая тебе разница? Говорю ж, свои дрались, – и повернулся на бок, закрыл глаза.
Закрыла глаза и Алина и увидела, как директор ресторана, в котором пока целы все стекла и вся посуда, тащит по полу труп бармена, укладывает под стойку, подправляет, чтоб было похоже на естественное сползание, вытирает кровавые следы по пути следования, говорит что-то в трубку телефона и ждет, ждет, ждет…
И только после этого с визгом останавливается возле ресторана автомобиль – нет, неверно, не с визгом, но тихонечко, интеллигентно – и выпускает спокойного мужика с автоматом под полою: ни тебе гангстерского платка, ни тебе рыночной джинсовой кепочки. Мужик оглядывается, встречается на середине зала с шедшим ему навстречу директором, негромко совещается с ним и только уже после этого вскидывает автомат, а директор передергивает затвор браунинга. И они вдвоем начинают палить в стекла и посуду…
Под этот воображаемый стеклянный звон Алина и заснула, на сей раз глубоко, без видений.
Искушение бриллиантами
Два дня спустя Алина получила извещение на бандероль и удивилась. Из Москвы она не ждала ничего: родители из принципа не дарили подарки ни на Новый год, ни на день рождения (Алина никогда не понимала этого принципа), с Мазепою же они расставались разве что на час-другой в сутки. Она заполнила бумажку паспортными реквизитами, поинтересовалась, по обыкновению, не нужны ли отпечатки пальцев и получила от обидевшейся девицы небольшой, кубического вида сверток.
Шаг всего (чтоб не мешать очереди) от окошечка отойдя, Алина с веселым любопытством принялась распаковывать бандерольку: – приятно, знаете, все-таки получать сюрпризы. Под бумагою оказалась коробочка под шагрень.
Алина нажала кнопочку. Крышка откинулась, обнаружив сияющее, переливающееся всеми цветами спектра, усыпанное бриллиантами платиновое колечко. Замерла в восхищении. Покойный муж, как мы уже знаем, жил небедно, однако, ничего подобного не мог позволить себе подарить жене. Если бы, предположим, даже и искренне захотел. Нищему же, несмотря на его «шевроле» не «шевроле», Мазепе и подавно подобные презенты были не по карману.
Алина чувствовала, что-то с этим кольцом не так, какое-то тут недоразумение, но удержаться, чтоб не примерить, не смогла. Как назло оказалось точно впору на левый безымянный пальчик. Сняла, хоть и не хотелось расставаться с вещичкою, уложила назад в коробочку, щелкнула крышкой. Вернулась к окошечку.
– Это точно мне, девушка?
Обиженная девушка только фыркнула и прилепила к стеклу извещение: адрес был обозначен Алинин, с точным индексом, и фамилия, и отчество. И никакого обратного.
Алина пожала плечами, вышла на улицу. Снова достала кольцо, насадила на пальчик. Под солнцем бриллиантики переливались еще нестерпимее.
Едва повернулся в двери ключик, как Алина вылетела в прихожую, стала в дверном проеме, перегораживая его, словно жена из анекдота или кинокомедии, поджидающая мужа-алкоголика.
– Что это такое? – сунула под нос капитану пальчик с колечком.
– Это? – замешательство в глазах Мазепы билось мгновенье, не дольше. – Очередной мой подарок. К свадьбе. Не подошло? Не беда, поменяем. Или не понравилось?
– Врешь! – отрезала Алина. – Откуда у тебя такие деньги?
– Ты еще спроси, откуда у меня «шевроле».
– А правда, откуда у тебя «шевроле»?
Дверь квартиры напротив стала эдак незаметно, по миллиметру, приоткрываться: соседка не могла пропустить скандал.
– В комиссионке купил. По случаю. За четыре с половиной тысячи.
– Смешно, – не рассмеялась Алина. – А кольцо за сколько?
– Кольцо? – переспросил капитан, словно был глуховатым, повернулся, резко одолел четыре метра до двери напротив, потянул за ручку, но нос соседке прищемить не успел. Алина могла себе представить, какие понеслись бы вопли.
– Кольцо, кольцо!
– Кольцо, – вернулся капитан, – в наследство досталось.
– От фирмы «Икар»?
Капитан схватил Алину за руку, потащил по лестнице вниз, открыл зев мусоропровода.
– А ты выброси, выброси его, – посоветовал. – Выброси!
– Жа-алко, – улыбнулась Алина после паузы и поиграла бриллиантиками под светом далекой пыльной лампочки.
– Тогда носи! – и капитан, бросив Алину возле мусоропровода, через две ступеньки на третью взлетел на площадку, скрылся в Алининой квартире.
Милицейский майор – любитель Солженицына
И снова сидела Алина в кабинете Мазепы, и снова листала то, прошлогоднее, «дело».
Рука, посверкивая бриллиантиками, работала уже по инерции, что изобличало неоднократность и почти бездумность процедуры, но вдруг получила осмысленный приказ от мозга, вернулась на несколько бумажек назад, остановилась возле фотографии убитого, помедлила мгновенье, пошла на один лист вперед: на фото общего плана. Снова двинулась дальше, но уже медленно, внимательно: фотографии, тексты, документы…
Вот она, заноза! На фото гильза и рядышком сплющенная пуля, извлеченная из стойки бара.
Алина несколько, раз перевела взгляд с пули на гильзу, с гильзы на пулю, полезла в шкаф, извлекла каталог оружия. Остановилась на маленьком, ладном «зауэре». Справилась для верности, хоть помнила его наизусть, с заключением баллистической экспертизы.
Встала, вышла в коридор, зацокала каблучками по лестнице, переходам, отвечая на приветствия встречных: ее тут уже почти все знали, и добралась наконец до двери с надписью «Криминалистический музей», толкнула ее.
– Не могла б я взглянуть на «зауэр»? Подержать в руке. Как он выглядит? – обратилась к немолодому, толстому майору, читающему Солженицына.
Майор, кажется, был один из немногих, ради которых надо было три фразы назад вставить слово «почти».
– Что-то я вас не припоминаю. У вас разрешение есть?
Алина полезла в сумочку за измятой, полковником подписанной, секретаршею припечатанной бумажкою.
Майор внимательно изучил ее, сверил лицо предъявительницы с фотографией на предъявляемом документе.
– Ну! – нетерпеливо подогнала Алина: длинное путешествие по запутанным коридорам, а теперь вот еще эта идиотическая медлительная недоверчивость майора грозили разрушить в сознании смутную догадку, которую Алина пока не сумела бы даже сформулировать.
– Что ну? – майор был более чем невозмутим и явно не спешил никуда, даже вернуться к прерванному чтению.
– «Зауэр», «зауэр»! – и Алина протянула требовательную ладошку.
– Ах «зауэр»! – обрадовался майор тому, что понял наконец, чего от «его ждут. – Да что вы, милая девушка! „Зауэра“ у нас нету. Что вы! Откуда?! У нас вообще импортного оружия не бывает. Самоделочки в основном: ножи, заточки. Есть один старый ТТ. Если хотите… – и майор чуть было не скрылся в закутке.
– Погодите! – остановила его изумленная Алина – А чего ж вы тогда голову морочили, разрешения спрашивали?
– Разрешения? – задумался майор снова.
Алина повернулась на каблучках, вышла, хлопнув дверью.
Майор потянулся за отложенным Солженицыным, но прежде чем открыть книгу, пробурчал:
– А потому, барышня, что то, что у нас ничего нету, – это тоже секрет. Может, самый как раз главный.
Над обрывом
Когда Богдан пригласил Алину съездить на дачу, ей и в голову не могло прийти, что придется пилить добрых часа полтора. Не дача, а загородное, что ли, именье, крохотное, но именье: уединенное, довольно высоко в горах – эхо выстрелов звучало здесь суховато и разносилось далеко.
Стрелял Мазепа не по стандартной мишени, а по плакату застойных времен, изображающему бравого милиционера, поганой метлою выметающего всяческую нетипичную нечисть: воров, хулиганов, хапуг, расточителей народного добра. Плакат укреплен был на дощатом щите, тот – на столбе, а столб вбит в каменистую почву на краю запущенного огородика, над самым обрывом, идущим к полупересохшей речушке, на другом берегу которой торчали голые скалы. Алина в бинокль видела, как в ореоле мелкой щепы из дощатой подложки возникают с интервалом в полсекунды пулевые дырочки точно посреди лбов (как в «Трембите») всех нехороших этих выродков, а потом нимбом располагаются вокруг головы краснощекого милиционера.