— Подполковник, никого мордой на бетон не швыряйте! — сказал Городецкий в рацию. — А с летунами так вообще вежливо.
Минут через десять торжественная встреча закончилась. Шестерых летчиков оставили в сторонке под присмотром спецназовцев, а пассажиров, тщательно обыскав, подвели к Городецкому.
— Товарищ начальник, разрешите доложить!… - начал было Варяг, но Городецкий сразу его прервал.
— Почему вас двое!? Где остальные!? И это кто?! — он указал на хмурого парня лет тридцати в британке, который переминался рядом с Рязанцевым. Вид у обоих был потрепанный и усталый. Варяг ответил в той же последовательности.
— Меня оставили сопровождать трофей. Остальные — действуют по отдельному плану прикрытия. Этот человек — капитан Филин, наш агент, обеспечивал выход группы.
— Какого черта вы устроили этот цирк!?
— Шульга настоял. Сказал, что есть опыт общения со спецслужбами на местах, так что нужно сперва оттуда выбраться, а потом уж все остальное…
— Что привезли с собой?
— Так трофей же! — Варяг указал большим пальцем за спину, где стоял самолет
— Ладно, сейчас разберемся, какой трофей… Осмотреть все внутри! — скомандовал Городецкий спецназу.
БТР-80 медленно задним ходом выкатился на бетон.
— Люки откройте! — приказал Городецкий, подойдя к трофейной машине.
Распоряжение выполнили, он заглянул вовнутрь. Пусто! Не могли же они свою добычу, чем бы она ни была, по щелям распихать…
— Что в отсеках? — просил он командира штурмовой группы.
— Только оружие, вероятно принесенное пассажирами. Все. Больше ничего нетабельного.
— Там вообще есть где спрятаться?
— Нет. Мы все тщательно обыскали…
Так Городецкого не переигрывали еще никогда. Он прищурил глаза, и повернулся к Варягу, по ходу дела размышляя, как с ним теперь поступить. Он уже открыл было рот, чтобы дать команду альфовцам паковать вновь прибывших, когда в кармане ожил служебный аппарат. Звонил помощник.
— Виктор Андреевич! Израильский военный атташе просит срочной аудиенции.
— Что такое?
— Не знаю, не говорит.
— Считаете что я должен его принять?
— Да, однозначно, такого ни разу еще не было!
— Хорошо, скажите чтобы он через два часа подъезжал в… офис. Встретите, проводите ко мне в кабинет.
— Он сказал, что ему нужно раньше…
— И как он это себе представляет?
— Вообще-то господин Зильберт просил передать, что ждет вас в машине у ворот на въезде в военный сектор.
34. Шульга
Майское солнышко приятно грело лицо. Пахло свежестью, гудели хрущи. Шульга сел, отщелкнул застежки и огляделся. Огромное поле, на краю которого он приземлился, напоминало ухоженный зеленый газон. Вокруг ни души, лишь где-то вдалеке на грані слышимости работает трактор. Он посмотрел на часы. Шестнадцать пятнадцать.
После ликвидации российского генерала прошло немногим более суток, а за это время он успел побывать в трех мирах: странный, словно вывернутый наизнанку, «новороссийский» Донецк, охваченная войной Авдеевская промзона, и вот теперь — квинтэссенция мирной хлебопашеской Украины — Полтавщина. И ничего, как говорится в старом анекдоте про Штирлица, не выдавало в нем диверсанта. Ни военная форма, ни волочащийся по земле парашют…
Освобождаясь от лямок, Шульга с непривычки запутался. К нему подскочил приземлившийся рядом Назгул, помог.
— Ну вот. Я же говорил — ничего страшного. Первый прыжок у всех проходит нормально. А самый тяжкий — это второй.
— Хорошо тебе рассуждать, у тебя их сколько?
— Неважно. Захочешь — наверстаешь. Кстати, что там твой груз, живой?
Шульга усмехнулся.
— Этот? Да он, похоже, нас всех переживет и на могилках спляшет…
Брезентовый мешок, закрепленный на фале, с которым Шульга после дружеского пинка выпускающего пилота покидал самолет, зашевелился и из него, отряхиваясь, выбрался бультерьер.
Пес отбежал в сторонку, навалил приличную кучу (всю дорогу, поди, терпел), после чего обернулся к напарникам и высказал на нецензурном собачьем все, что он думает об охреневших в дугу военных, которые, мало того, что сами скачут на лету зачем-то из самолета, так еще и заставляют это делать породистых собак, да и вообще ценных кадров, причем даже не соизволив об этом предупредить…
— Ррр-гав! — завершил он свою речь, что видимо означало: «А еще друзья называются…»
Шульга отчасти был с ним согласен. До сих пор у него в глазах стояла медленно опускающаяся аппарель, а за ней — рев двигателей, свист воздуха и пестрая земля, расчерченная на квадратики полей. И если кто-то вам скажет, что высота в пятьсот метров — это “бреющий полет”, плюньте ему в лицо.