– Промежуточное уже пройдено. Дай мне, пожалуй…
Не договорив, я задумался. Сначала мне показалось, что с точки зрения лучшей загруженности головы предпочтительней нырнуть в совершенно незнакомую область исламской литературы. Арабский я знал всего лишь на уровне газетных статей и Корана. Мухаддисы и суфии могли бы занять меня как минимум на год-другой. Но одна мысль о том, как на это посмотрят Чико Абутбуль и прочие «свои», заставила меня переменить уже созревшее было решение.
– Дай мне что-нибудь от Моше. Для начала на твой выбор…
– Для начала? – прищурился раввин. – Ну, коли так, начнем с первой буквы, с Берешит. Вот возьми, тут с картинками…
И он снял с полки первый том Танаха с комментариями профессора Кассуто. Я вернул книгу на следующее утро.
– Что, не пошло? – расстроился Суисса. – Даже с картинками? Ну извини, другого тут нету.
– Уже прочитал, – сказал я. – Давай дальше. И не жадничай, выдай сразу пять томов, чтоб не ходить каждый день.
Суисса осуждающе покачал головой:
– Кто ж так читает? Скользнул глазами и все? Нет чтоб подумать, вникнуть…
– А ты проверь, – усмехнулся я. – Начни любой абзац с любого места, а я продолжу. Включая комментарии. Вот и посмотрим, кто как скользит глазами.
Десять минут спустя рав Суисса уже смотрел на меня как на сошедшего с небес пророка Элиягу. Но с моей точки зрения не происходило ровным счетом ничего удивительного. Мозг, стосковавшийся по пище любого рода, впитывал информацию, как иссохшая почва – воду. Я и не хотел бы ничего запоминать, но опустевшая память сама сохраняла отпечатки страниц и глав – сохраняла и жадно требовала еще. Еще, еще, еще! Суисса, конечно, объяснял мои удивительные способности чудотворным влиянием святого текста, но, по правде говоря, я с таким же успехом усваивал бы и телефонный справочник.
Месяц спустя мы перешли к Талмуду, и тут уже я увлекся по-настоящему. Язык! Он по-прежнему был для меня самым притягательным магнитом. При этом секрет моего увлечения заключался даже не в постижении арамейского – с этим я справился в считаные недели – и не в новых понятиях, чьи значения приходилось либо отгадывать самому, либо выяснять у Суиссы. Главное, что поражало и привлекало: весь огромный корпус Мишны и Гемары походил на сложнейшую компьютерную игру с многоуровневыми блоками, внезапно всплывающими операндами, константами и переменными. Даже сам вид страницы напоминал систему вложенных друг в друга программных циклов: небольшая подпрограмма параграфа плотно обертывалась циклом первого толкования, который, в свою очередь, оказывался включенным в новый, более пространный цикл – и так далее, снова и снова.
Здесь тоже, как в игре, неожиданно открывшийся волшебный сундучок дарил уже отжившему, неоднократно пережеванному и расстрелянному под разными углами тексту совершенно новую жизнь, а затаившийся в самом низу книжного листа меч-кладенец внезапного озарения вдруг рассекал застывший игровой фон надвое, заставляя играть на срезе еще более яркими живыми красками. В чем был смысл этой игры? Видимо, в самой игре – как, собственно, и во всех играх. Разве у игр или у жизни есть какая-либо практическая цель, кроме постоянного продвижения по уровням сложности, кроме восхищения красотой алгоритма, кроме радости от роста твоего мастерства?
К тому же в этой игре, довольно быстро захватившей меня целиком, имелось одно важное отличие от других компьютерных игр: я не мог предугадать или даже просто предположить ее конца. Скажу больше: в определенный момент я стал сомневаться, что такой конец вообще существует. Захватить и подчинить все территории на карте, как в стратегических играх? Обнаружить и убить Главного Злодея, как в стрелялках? Выйти из запутанного лабиринта? Добраться до заветной цели? Нет, нет и нет! Теперь передо мной не стояло никакой конкретной цели, не было ни карты, ни Злодея, ни лабиринта. Чистая игра ради игры – без смысла и без конца – что может быть лучше?
Так казалось мне в первые два года, пока я не осознал наконец всю вопиющую нелепость своей наивной ученической ошибки. Хорошо помню этот момент. В тот день я прощался с Суиссой: ему скостили треть и выпускали на свободу следующим утром. Мы обнялись, и я поблагодарил его за помощь.
Он отмахнулся:
– Оставь. Ты уже знаешь намного больше меня, а ведь я официально признанный рав. Если хочешь, можешь теперь стать библиотекарем. Я уже порекомендовал тебя начальству, и они вроде не возражают. При условии, что согласишься проводить вместо меня уроки Торы для заключенных.
Я отрицательно помотал головой:
– Что ты, Суисса… Где я и где уроки Торы?