– А пусть он не перебивает.
– Старший лейтенант Ниткин, приказываю продолжать рассказ!
– Есть!.. Так вот, образовалась у них проблема. Серьезная-пресерьезная. Потому как дитё, у которого два сердца, жить не хочет. Там внутренний конфликт в нервной системе выходит. И получилось, что колонисты на Махаоне не могут нормально размножаться. Любая пичуга махаонская – может, любая мышь завозная – может, а они – нет. Обидно!
– А я вроде читал, что были случаи на Земле, когда люди с двумя сердцами рождались, – вставил Тихон. – Давно еще. Тысячу лет назад! И жили ведь как-то.
Ниткин шумно вздохнул.
– Не знаю, где ты это читал. Но только на Махаоне всё было именно так, как я рассказываю… Взрослые вы люди и сами понимать должны, что возникло много вопросов. Как научного, так и организационного свойства. Научные вопросы все были «как?», «почему?» и «что делать?», а организационные – «кто виноват?», «кого сажать?» и «на сколько?». С оргвопросами кое-как разобрались, а с научными… Стала наша медицина думать как победить слепые силы природы. И, между прочим, думала двадцать лет. А пока она думала, колония Махаон успела поднакрыться медным тазом. В социальном и астрополитическом смысле. Кирта, говорят, стала похожа на Чикаго двадцать второго века – ряды брошенных домов и одинокая милицейская машина перед горсоветом. И уже почти-почти Совет Директоров подписал указ о ликвидации колонии как постоянного человеческого поселения… Когда некто Зиновий Щербат, уроженец, между прочим, Махаона, но в первом, немутантном поколении, наконец завершил возню в своей лаборатории с генетическими цепочками и математическими моделями. И была у него супруга, Софья Щербат-Растова. К слову сказать, сестра одного из прапрапрапрадедушек Председателя Растова. Но последнее, впрочем, никак к нашей истории не относится. И вот… Пошли Зиновий и Софья на научный подвиг и зачали ребенка. Безо всякого искусственного оплодотворения, самым прямым и естественным образом. Так сказать, во имя науки и человечества.
– Мораль давай, – потребовал комэск. – Атмосфера уже на носу.
– А какая тут мораль? Смех один! Делают они ребенка – рождается нормальный. С одним сердцем. Делают второго – снова нормальный. Ищут добровольцев – добровольцев нет. В общем, только четвертый отпрыск этих самых Щербатов получился правильный… То есть с точки зрения научного эксперимента правильный, а так – антроподевиант. О двух сердцах. И вот на нем Зиновий Щербат свою методику опробовал – и всё получилось! Мальчик выжил. И вообще, оказался очень здоровым. Назвали, кстати, Махаоном. В честь родной планеты и одноименного мифологического персонажа, который тоже был сыном врача. И сам врачом стал, кстати.
– Махаон Щербат, – произнес Пейпер, как бы пробуя имя-фамилию на вкус.
Тихон с Саржевым хихикнули.
– Ну и Махаон, ну и Щербат. Ничего смешного. День Мутанта, короче, отмечают в день его рождения. А методика, которую изобрел его отец, была потом стандартизована. Выживаемость антроподевиантов стала почти стопроцентной. И на Махаоне снова все закрутилось-понеслось, потому что колонисты уже ничего не боялись.
– Что же там за методика, а?
– Ну не методика… Генно-нейронная технология, если точно. Щербат придумал как при помощи специальных, полезных таких вирусов перепрограммировать нервную систему антроподевианта. Таким образом, чтобы организм воспринимал оба сердца как родные.
– Наука сия зело генна и вирусна есмь, – подделываясь под старообразного муромца, заключил Саржев. – Закрываем радиовахту, товарищи, атмосфера пошла.
Гашение скорости в атмосфере прошло нормально, но на эшелоне двенадцать тысяч местная весна показала норов.
Их группа в пологом пикировании как раз проходила утренний сегмент терминатора, направляясь на ночную сторону планеты. Асклепий по подбородок ушел в курящуюся недобрыми рыжими хвостами облачную квашню.
– Внимание, турбулентность, – почти хором предупредили Ниткин и Саржев.
Через секунду уже невооруженным глазом стало видно, что хвосты над облаками колышутся, как водоросли на дне беспокойной речуги.
Удар по днищу – будто огромной влажной тряпкой.
Всполошились цифры на указателе угла пикирования.
Да, турбулентность.
– Оставаться на автопилоте! Строго!
Тихону уже доставало опыта, чтобы понимать, что этот приказ адресован в первую очередь ему, ведь Саржев знает: именно опыта Тихону и недостает. Если его «Орлан» сейчас круто заштопорит, только кристальное сознание автопилота сможет вытянуть машину на горизонталь.
Сам Саржев сделает это играючи и вручную. Почти наверняка из любого положения выведет свою машину Ниткин. Скорее всего и достаточно опытный лейтенант Пейпер тоже. А вот относительно Тихона уверенности нет. И не только у Саржева, но и у самого Тихона.
Автопилот, как и ожидалось, в своей спонтанности, непредсказуемости и безупречности мог бы соперничать с лучшими мастерами старорусской борьбы «самбо». А потому автопилот поначалу поддался враждебному натиску. Он не ринулся без оглядки в схватку с аэродинамическими силами, но временно вверил «Орлан» под их начало.
Потворствуя стихии, флуггер вошел в пологий плоский штопор.
С глухим хлопком на бронестекло фонаря навалилась глухая мгла – машина ввинтилась в облака. Мир почернел решительно и бесповоротно.
– Вдобавок еще и гроза… – пробормотал кто-то в наушниках.
Автопилот больше не желал довольствоваться скоростью пикирования в какие-то жалкие двести метров в секунду. Он рывком поднял тягу двигателей.
Тихон непроизвольно охнул. Отрицательные перегрузки он, как и любой нормальный человек, ненавидел.
– Три-семь, что там?
– Норма… товарищ капитан… лейтенант.
– Автопилот ведет?
– Несет.
– Молодца. Доложишь, когда будешь на горизонтали.
– Так точно.
Когда скорость поднялась до трехсот, автопилот на очередном витке штопора поймал момент оптимального распределения сил с учетом направления ветра. Присвистнули газодинамические рули и одновременно с ними, хорошенько встряхнув флуггер, включились маневровые дюзы. Яркая вспышка подсветила изнутри тучевую трясину, которая привиделась Тихону жирной и комковатой, как чернозем.
Разомкнув кружение смертного вальса в размашистую дугу, «Орлан» некоторое время продолжал снижение. Они (Тихон именно так думал – «они»: он, «Орлан», автопилот; их трое) нащупывали нижнюю кромку облаков, которую метеосводка из Кирты обещала довольно высоко, на полутора километрах.
То, что они уже пробили облачность и перешли в горизонтальный полет, Тихон понял только по показаниям приборов, с заметным запозданием. По ощущениям, «Орлан» двигался вверх и притом с креном на правый борт. Это был типичный вестибулярный фантом, ничего страшного. Но Тихону стало обидно: их ежедневно потчуют сеноксом и прочими снадобьями ценой в среднюю медсестринскую зарплату, а в конечном итоге тело всё равно из раза в раз обманывается.
– Здесь три-семь, иду один двести, строго по горизонту.
После того как Саржев справился о делах у Ниткина и Пейпера, а затем, не дождавшись второго ответа, десятикратно повторил запрос в адрес Пейпера, стало ясно, что лейтенант исчез. По крайней мере, из эфира.
Вот так: вошли в облачность четыре борта, а вышли – три.
Наклевывалось ЧП. И притом серьезное.
Тихон попробовал вспомнить, что на этот счет гласят инструкции о групповых полетах. Не вспоминалось ничего.
Но Саржев был на то и комэск, чтобы знать и помнить побольше Тихона. Он приказал стать на круг ожидания и включить боевые радары.
Затем командир связался с авианосцем и Киртой. По правилам, их группу должны были вести. Соответственно, не одно так другое всевидящее око здешней противокосмической обороны сопровождало флуггер Пейпера – и могло точно указать место куда он упал; не дай бог, конечно.