Я попыталась глотнуть и не смогла.
— Сиф, — сказала я. Голос мой был больше похож на писк. — Сиф.
Она, прислонившись к стене и сложив на груди руки, посмотрела на меня и кивнула.
— Это я, — подтвердила она. — Не оборотень и не привидение.
С тех пор, как я ее видела последний раз, она выросла еще на два дюйма. Наверно, ей было уже около двадцати лет.
— Зачем же ты, дурочка, хотела выскочить из окна? Здесь высоко. Ты сломала бы себе ногу.
«Или умерла». Она этого не сказала. Я опять глотнула и в этот раз мне это удалось — и постаралась наладить дыхание. Она осторожно потрогала исцарапанную щеку.
— Неужели ты меня не узнала? Я думала: если на острове кто-нибудь догадается, то это будешь ты.
Я поднялась на ноги, чувствуя одновременно и облегчение, и злость.
— Как же мне догадаться? — заикаясь, проговорила я. — У тебя же все лицо укрыто волосами. Почему ты мне не сказала?..
Сиф тоже поднялась. Она посмотрела на меня, а потом откинула голову и расхохоталась.
— Гуннора! Как я старалась. Я думала, что встречу тебя на рынке или на побережье. Потом я узнала, что они держат тебя взаперти в замке. Мне некому было довериться и прислать тебе весточку. Я думала, что увижу тебя, когда приду в крепость, но мне сказали, что наедине ты не можешь видеться с мужчиной. Банкетный зал — единственное, что оставалось, да и время поджимало…
Я прислонилась к стене, кровь моя вдруг похолодела.
— А ты колдунья? Сиф опять рассмеялась.
— Нет!
— А что же ты рассказывала в банкетном зале, история… которую ты всем рассказала…
Она фыркнула.
— Да это просто рассказ. Я сама его сочинила. Я ведь и в самом деле морской певец.
Я вздрогнула, не желая ей верить.
— А это зелье, которое ты дала моим родителям и всем остальным гостям в зале…
Сиф покачала головой.
— Это всего лишь морское молоко. Клянусь.
Я подумала о кухарке и Имме, стоявших в кухне с отсутствующим выражением на лице. Обо всех остальных я и в самом деле не тревожилась.
— А им это не повредит? — воскликнула я, подходя к Сиф. Руки мои все еще были сжаты в кулаки. — Если ты им причинила зло?!
Сиф тихонько взяла меня за плечи. Она возвышалась надо мной. Я едва подросла с тех пор, как она уехала.
— Ничуть, — ответила она спокойно, и я наконец ей поверила, — они так и простоят во сне час-другой, а потом проснутся. Обещаю тебе.
Что-то зазвенело в ее рукаве. Я потрогала его. Нет, это был не кинжал, скорее какая-то трубка. Я не могла порыть, что это было.
— Ты собиралась убить моего отца… там, в банкетном зале?
Сиф оггустила руки и отвернулась. Лицо порозовело.
— Сначала нет. Сначала я просто хотела увезти тебя. Но потом… потом… не знаю, — замялась она. — Я и сама не знаю, что хотела сделать.
Я догадалась.
— Ты сделала бы это, — спросила я, — если бы меня там не было?
Сиф сильно покраснела.
— Я хотела, — прошептала она, — но не смогла.
Я стояла неподвижно, ощущая холод и скованность, вспоминая собственные мысли в банкетном зале. Кто я такая, чтобы осуждать Сиф? Я содрогнулась.
— Неважно. Он все равно скоро умрет. У него постоянно болит голова.
Сиф посмотрела на меня большими глазами. Этого она, конечно, не знала. На лице ее читалась неуверенность.
— Ты его любишь? Я покачала головой. Сиф опять отвернулась.
— Я раньше завидовала тебе, — пробормотала она, — завидовала тому, что ты живешь в замке, в тепле и в заботе, завидовала тому, что у тебя всегда много еды, много платьев, а не обносков. А потом я услышала песни, которые пели о тебе в Верхнем Холлеке.
Сама себе удивляясь, я рассмеялась. Руки и ноги мои расслабились.
— Я привыкла завидовать тебе.
Я осторожно протянула к ней руку. Несмотря на тени, я знала, что она настоящая.
— Ты не умерла, — прошептала я. — Ты не умерла на скалах.
— Я благополучно добралась до Верхнего Холлека, — ответила она, откидывая с глаз волосы. Теперь я увидела ее брови, сходящиеся над переносицей. — Починенная мной лодка всю дорогу черпала воду. Брошку твою я продала за еду и одежду, потом нанялась юнгой на судно салкаров. Я много плавала, Элис, и повидала восточные земли: Эсткарп и Карстен, и Ализон.
У меня перехватило дыхание.
— Не может быть.
Я слышала эти названия лишь в рассказах и песнях. Я думала, что они выдуманы. Сиф опять села. Мы теперь обе сидели.
— Эсткарпом управляет племя ведьм. В горах, к югу от Эскарпа, живет раса сокольничьих. Они навещают женщин один раз в год. Карстен и Ализон, — она тут пожала плечами, — мало чем отличаются от нас.
Она вздохнула и, не глядя на меня, слегка нахмурилась.
— Салкары — хорошие люди. Они не сделали мне ничего плохого, но на острове Горм, рядом с крепостью салкаров, есть какое-то волшебство. Что-то там нехорошее. Мне не понравился запах ветра в Эсткарпе. Так что через два года я от салкаров уехала и вернулась в Верхний Холлек.
Я смотрела на нее. Все еще глядя вниз, она заметила одну из моих иголок и, подняв ее, вертела в пальцах. Она блестела. Огонь от факела, мерцая, отбрасывал тени на ее лицо.
— К тому времени я скопила на собственную лодку, маленькую, двухмачтовую. Поплыла вдоль побережья Холлека, торговала, а когда не смогла содержать себя торговлей, пела и рассказывала истории в тавернах. Голос у меня неплохой.
Она глянула на меня.
— Вот там я и услышала, как жители Долин поют о тебе, — она поскребла иголкой сухую доску в полу и подняла пыль. — Я и сама придумала несколько песен о тебе и пела их. Если они что-то изменили в головах людей, то я этому рада, — на лице ее промелькнула и исчезла улыбка. — Потом я отправилась на север, — отложив мою иголку, она пошевелила плечами, разминая их, и потерла руки.
— Ты нашла Врата своей матери? — спросила я, когда она замолчала.
Она невесело рассмеялась.
— Я нашла какие-то Врата в Арвоне. Через них уже давно никто не проходил. Они обгорели и никуда не ведут. Это не те Врата, о которых говорила мне мать.
Она тяжело вздохнула.
— Я почти уже была дома. Этот Арвон — странное место, к тому же я очень устала. Я там провела в размышлениях несколько месяцев, а потом разразилась буря, и отогнала меня от земли далеко на север, даже дальше, чем это изображено на морских картах. Мое судно чуть не утонуло.
— Но наконец я пристала к архипелагу из крошечных островов. Жители называют его Веллас. Они говорят на языке, похожем на язык моей матери, и они ничего не слышали о Вратах. Но, Элис, какое это место! В большой бухте между островами проводят лето морские лисички, а детенышей выводят на берегу.
Она наклонилась вперед и смотрела на серый пол, словно это была та самая бухта.
— Жители Велласа не убивают морских лис, Элис, но собирают шерсть во время линьки. Ее прибивает к берегу, она похожа на серебро, разбросанное по волнам. А весенними вечерами жители выходят на побережье и поют: «Илилй или или. Улулулй улй улй». Долгое, странное, мелодичное пение, и лисы, слушая его, выходят на побережье.
Они выходят и черные, и пятнистые, и серебристые, они выходят и цвета известняка, и цвета жженого янтаря, и белоснежные. Они подходят к певцам совершенно ручные, как маленькие дети, ибо знают, что эти люди не причинят им никакого вреда, они лишь вычешут их густой мех, а потом соберут его в длинные мешки. Из этой-то шерсти, Элис, они и ткут лисий шелк. Они все это мне показали: и пение, и вычесывание, и ткачество, все. Тот отрез, что я подарила твоей матери, я сделала сама.
Я сидела и тихо удивлялась. Никогда еще Сиф не говорила с такой гордостью и уважением о женских ремеслах.
— Там, на островах, они не делят работу, — сказала она. — Женщины ходят на лодках и рыбачат. Мужчины не чураются ухаживать за детьми. Они поют, приманивая лис, и вычесывают их шерсть и прядут. Дети учатся тем ремеслам, которые им нравятся. Ткать шелк меня научил мальчик. Там очень странно. Так странно, — она вздрогнула и слегка покачала головой. — Они почти ничего не знают о нас, южанах, да и не хотят ничего знать. И мне это нравится.