Братья смотрели на него. Руки его дрожали, и он сжал их в кулаки.
— Она сразилась с этим врагом, — сказал он, осторожно выговаривая слова, словно хотел, чтобы голос его не дрогнул. — Она вступила в этот бой одна, зная, что может ее ожидать, что ее ждет смерть, а, может, и нечто хуже смерти. Зная, чего она может впоследствии ожидать от нас.
— Но мы обязаны, — прорычал Керрек. — Конечно, ты за нее вступишься. Ведь ты ее брат по оружию. А может, и больше того?
Рука в перчатке свалила Керрека на пол. Он вскочил, зажав в руке нож. Перед ним стоял Элмери, безоружный, со сложенными на груди руками, непроницаемым лицом. Очень медленно Керрек вложил кинжал в ножны. Даже он понимал, что ему не следует поднимать руку на своего командира.
Элмери повернулся к нему спиной и встал рядом с Лориком.
— Я скажу слово в защиту арестованной. Я был в числе тех, кто проводил испытания, и подтверждаю, что она прошла их достойно. Я был ее капитаном и заявляю, что она в сражениях была так же сильна, как любой брат ее возраста, так же искусно владела оружием, так же дальновидна в тактике боя и тверда в соблюдении наших законов. Я присутствовал при ее разоблачении. Она предлагала свою жизнь за мою и за жизнь брата по оружию. Она сделала это во имя чести и сохранности братства.
Возвысились голоса, сплетаясь в тяжелом воздухе.
— Ложь.
— Она соблазнила их.
— Она женщина.
Вот это и было главным.
— Да, — сказала Джованна. — Я женщина. Это и есть мой великий грех. Мне было дано все, чтобы сделать из меня брата. Кроме одного. То, что я сделала, ничего, по сравнению с тем, чем я являюсь.
Она вышла из соколиного круга, скинула Оседлавшего Бурю со своего плеча, а Северный Ветер — с кулака. Развела руки.
— Закон есть закон. Я подчиняюсь приговору.
— С какой целью? — спросил Командующий, словно он действительно хотел услышать ответ.
Она обратилась к ним ко всем.
— Вы меня замечательно воспитали. Милые мои люди. Вы дали мне честь, дали гордость. Вы знали, что я отплачу вам за все, что вы для меня сделали. Вы бросили вызов природе, — она поставила ноги на ширину плеч, откинула голову: бравада молодости, и она сознавала это, но язык ее и тело действовали уже независимо от ее воли. — Чужестранцы представляют собой две ипостаси: женщина и мужчина, мать и отец. Мы же — три: женщина, мужчина и сокол. Йонкара нарушила это. Из-за одной женщины, обезумевшей от своей силы, мы разрушили собственные поколения. Неужели нам нужно отдать ей победу? Неужели мы должны доказывать, что мы не больше того, чем сделала нас ее ненависть? — все молчали. Соколы вернулись — каждый к своему брату. В этом воссоединении было что-то подчеркнутое, напряженное как в мужчинах, так и в соколах. Начало недоверия. Джованна сложила руки.
— Во имя всех Сил Воздуха! Убейте меня, и покончим с этим.
Братья шумно задвигались. Кто-то склонялся в ее пользу, кто-то выступал против.
— У нас нет выбора! — кричал кто-то. — Она женщина, лгунья, предательница. Она должна умереть. Таков закон.
Но соколы не жили по закону сокольничих. Высокая их королева заговорила, восседая на спинке стула Командующего. Голос ее был ровен и невозмутим.
«Мы убьем всякого, кто убьет ее».
— Что она тебе? — осмелился задать вопрос Командующий.
«Она наша сестра, — удостоила его ответом королева. — Она связывает то, что очень давно было развязано. Она вновь делает наших людей целыми».
После этих резких, монотонных звуков голос Иверны показался обворожительным, но и в нем слышна была и непреклонность.
— Да, о братья. Так было в те времена, о которых вы забыли. Мужчина и сокол-самец, женщина и сокол-самка. Королевы выбирали, как и их братья, и свадьбы заключались сразу между четырьмя, а не между двумя, как в других странах.
— Мы… не можем… — Командующий обрел присутствие духа с быстротой, которой позавидовала Джованна. — Это то, чего вы хотите?
Женщина почти нетерпеливо качнула головой.
— До этого еще слишком далеко. Для нас, как и для вас. Мы тоже ненавидим, Крылатый лорд. Слишком много горьких лет прошло, чтобы мы забыли. Но мы очень хотим начать. Перемирие; открытие деревни и Соколиного Гнезда; встреча наших людей. Так и быть, пусть несколько мужчин поживут с нами некоторое время, просто как братья, чтобы узнать, что мы такие же люди, как они. Мы просим вашего позволения, чтобы вы разрешили и нашим сестрам пожить у вас, — она сделала знак рукой, чтобы предупредить возмущенные возгласы. — Не думайте, что мы вам доверяем! Вы смотрели на нас, как на скот, годный лишь на то, чтобы рожать сыновей. Вы забирали наших сыновей и уничтожали тех, кто оказывался негодным, и учили остальных ненавидеть нас, тех, кто дал им жизнь. Наши дочери — ваши дочери — для вас просто не существовали; мужчина, от которого рождалось более трех дочерей, признавался негодным, и его исключали из списков быков-производителей. На него уже ложилось пятно бесчестья, его освобождали от почетных обязанностей. А каково было матери трех дочерей… вот уже ей пощады не было. Вы осудили ее на смерть.
— А вы убили ее, — съязвил Командующий. Иверна улыбнулась и с ледяной мягкостью в голосе продолжила.
— Мы позволили вам так думать, — она помолчала. Он тоже молчал с непроницаемым видом. Братья начали догадываться: она говорила для них. — Твой авторитет — только для мужчин.
— Узница, — сказал Лорик со смелостью, доходящей до безумия, — не колдунья.
Джованне хотелось сунуть ему в рот кляп. Он губил себя ради нее. Он выражал свою преданность, хотя, как ей казалось, она ее не заслужила. Благодарность…
— Я в распоряжении Командующего, — холодно сказала она, — я ему клялась. Ему меня и судить.
— А может ли он? — воскликнул Лорик.
Рука Элмери заставила его замолчать. Но сам он не успокоился. Сила ее испытывала его удары, постоянные, невероятно сильные. Она выставила защитную стену.
Командующий нахмурился.
— Меня просили судить, и в то же время запрещают. «Мы не запрещаем, — ответила королева соколов. — Мы предупреждаем».
Смерть за смерть. Любой брат с радостью умрет за свой народ. Но один из них должен умереть за это, а число их так сократилось после войн, Великой Перемены и сумасшествия лорда Равенхольда…
Сознание Джованны было абсолютно ясным, что придало ее телу быстроту и четкость. В руках у нее оказался кинжал Командующего, прежде чем он заметил ее движение. Крошечная остановка: найти место. Под грудь, да. Движение вверх и внутрь. Мгновенная боль, не более. Так быстро. Так просто.
Ее охватило волнение. «Слишком поздно», — думала она. Колотившеся сердце уже ощущало прикосновение кончика кинжала. Она собрала исчезающее желание и направила нож в цель.
— Держите ее!
Мужские голоса. Женские. Соколиные. Она улыбнулась в подступавшей к ней темноте. Все же она объединила их всех, против их желания.
— Держите ее, черт побери!
— Бинты, быстро.
— Да не расшнуровывай. Режь их.
— Мы спасем ее. Если успеем. Если она позволит. Если, — ядовито, — нас избавят от вопросов.
Она им этого не позволит. Нет.
«Позволишь». Таких голосов было много. Особенно четко звучали соколиные. Она им отказывала. Им нужна была смерть. Жертва. Чтобы закрепить их союз. Великие чудеса всегда скреплялись кровавой печатью.
Нет! В их отрицании слышался гнев. Это Тьма. Как ты дошла до этого?
Правда. Она сама устранилась от них. Она должна умереть. Она не могла жить как женщина. А среди братьев ей места не было. Она уже отслужившее оружие. А такое оружие хранить опасно.
Кто-то постоянно ругал ее. Как странно. Словно… словно он рыдал.
Она слегка приостановила свое падение в ночь. Кто мог плакать о ней? Она ведь никому не была нужна. Она была вещью. Да, оружием, вложенным в ножны лжи. Северный Ветер не будет горевать: она всегда может посетить то место, куда отправилась Джованна. К тому же соколы не боялись смерти.