В июле, при отходе к Сталинграду несколько орудий подтащили на подбитых танках, несколько орудий взяли на заводе «Баррикады», натики — маленькие быстроходные трактора СТЗ-НАТИ-5 взяли на тракторном, и больше в полку ничего не было. Не было санитарного, тылового, административного, штабного и интендантского имущества, а то, что было пришло в полную ветхость и не годилось.
Мы могли стоять на Волге и драться насмерть, но наступать нет. Надеяться на централизованное снабжение было трудно. Ведь был январь 1943 года, а не 44-й или 45-й год. Поэтому командир полка уделял «трофеям» такое большое значение. Это был вопрос дальнейшей боеспособности и даже судьбы полка.
Ездили несколько часов. Набрали много ценного: инструмент, приборы, телефонные аппараты, кабель, коммутаторы, катушки связи со шпулями, пишущие машинки, бумагу, карандаши, копирку, разные канцелярские принадлежности, радиостанцию, артиллерийские геодезические приборы: буссоли, стереотрубы, теодолиты, мерные ленты; медицинское имущество, медикаменты. Все это грузили на машины и отправляли в полковой тыл.
Нашли много исправных автомашин, грузовики «Оппель-Блиц», Майбахи, Хеншели, тягачи «Молли», «Штейеры», «Шкоды», нашли целую походную автомастерскую в трех больших автобусах. Оставили людей, вызвали тягачи, чтобы отбуксировать.
Въехали в селенье Гумрак. Авиагородок. Огромное летное поле, разрушенные аэродромные сооружения. Командир полка, подполковник Чикалов, стоит на подножке полуторки, я иногда вижу его через боковое окошечко фанерной будки крытой полуторки. Вдоль бортов лавочки, сидим на них. По правому борту Галета, потом я, Женя Ганнушкин, старший лейтенант Сергей Лиханкин — начальник штаба первого дивизиона, против нас трое летчиков из корректировочной авиаэскадрильи. Они обязательно захотели посмотреть, как выглядит поле боя на «сухопутье». Не видели они еще такого.
Мы часто видели их в воздухе, восхищались. Идет на своем ИЛ-2-К — корректировщики, как утюг по небу, не шелохнется, с курса не сойдет. Туда-назад, туда-назад, а сам весь, как в хлопьях ваты, в разрывах зениток, да еще Эрликоны малокалиберные трассами, как иголками в него. Идет, иногда лишь подпрыгивает от близких разрывов. Взрывной волной бросает. И так, пока не выполнит задание на корректировку, фотографирование или визуальную разведку. А вечером докладывают: еще один самолет на ремонте, повредили зенитками. Или сегодня летчик привез убитого штурмана: из Эрликона убили. И так почти каждый день.
А сегодня они с нами. Сидят притихшие, боязливо озираются. На земле они впервой. Но двое из них и в последний раз. Перед отъездом сфотографировались, они не хотели, говорили:
— У нас не принято перед заданием фотографироваться. Плохая примета.
Мы смеялись:
— Так то перед вашим заданием, а у нас каждый день стрельба и двадцать четыре часа подряд. Не поймешь, где «перед» заданием, а где «после него». Будешь суеверным, за всю войну карточки не останется.
Все же уговорились сфотографироваться. Вернее, не уговорили, а пока уговаривали, солдат наш, Мелехов — москвич, — успел щелкнуть ФЕДом. Я дал ему свой аппарат, которым было сделано так много фронтовых снимков. Интересно, что на этом аппарате стояла дата выпуска — 22 июня 1941 года (не на корпусе, конечно, а в приложенном к аппарату формуляре). И хорошо, что сфотографировали.
На следующий день, то есть на завтра, двое из трех летчиков, что ехали с нами, были сбиты зениткой. Они упали на территорию окруженной группировки. После ее ликвидации нашелся лишь разбитый, сгоревший самолет. Летчиков не нашли, погибли ребята. Хоть фотография осталась. Стоят около наших блиндажей, один голову повесил, будто чувствовал, что последние сутки остались.
Едем, бросает на ухабах, покачиваемся, перебрасываемся словами, шутим. С каждым близким выстрелом или разрывом летчики ежатся, мы над ними подтруниваем, они оправдываются. Вдруг, резкий хлопок — выстрел, прямо оттуда, где только стоял на подножке командир полка. Я сразу повернул голову, с правой стороны передней стенки кузова, на уровне груди выходила пыль и образовалась маленькая пулевая дырочка. «Как неосторожно выстрелил Чикалов», — было моей первой мыслью. В этот момент Галета медленно повернулся ко мне, посмотрел как-то странно, толкнул назад обеими руками, потом еще сильнее и сильнее и стал выталкивать сидение. Это странно.