…Если начать со штаба, то пока будем пристреливаться, немцы разбегутся из домика по траншеям, а притаившаяся пушка обнаружит наш НП и разобьёт его прямой наводкой. Значит, нужно начинать с пушки. В штабе, конечно, будут обеспокоены, что в 500 метрах рвутся тяжёлые снаряды, зато точным переносом огня от пушки штаб можно быстро уничтожить, не дав разбежаться его обитателям. Пока будем стрелять по пушке и штабу, наблюдательные пункты противника приложат все силы, чтобы нас отыскать, и наверняка полностью себя обнаружат. Тогда придёт и их очередь.
— К бою!
Телефонисты повторяют слова командира на ОП. Мотко командует своим солдатам, каким снарядом и зарядом заряжать, какую поставить установку взрывателя, в каком направлении, на какую дальность навести орудие. Чёткие команды; доклады о выполнении; стук открываемого орудийного замка; загнали снаряд, гулко ударил досильник, звякнула гильза. Закрыт замок. Огонь!
Наводчик с коротким вытяжным шнуром в руке, резко подался назад. Блеснуло пламя. Орудие как бы осело, ухнуло, из-под него полетела тёмная пыль. Шумно зашипел уходящий вперёд снаряд.
Первый разрыв — недолёт.
Второй — перелёт.
Третий — совсем рядом.
Разрыв — и колесо вражеской пушки подлетело выше её ствола, перевернулось в воздухе, развалилось и несколькими кусками упало на землю. По традиции русских артиллеристов, подлетающее кверху колесо разбитого орудия не только определяет поражение, но является символом артиллерийской победы.
Едва рассеялся дым у разбитой пушки, а разрыв уже у вражеского штаба. В это время справа начала стрелять прямой наводкой наша лёгкая полковая пушка — «полковушка», как её называют в артиллерии. Шапочки её маленьких разрывов появлялись в перекрестках немецких траншей, там, где предполагались пулемётные точки, около подозрительных, покрытых снегом, стогов сена и куч. Эти частые маленькие разрывы, как злые собачонки, стали кусать немецкую позицию. Простым глазом видно, как по траншее противника, прочь от разбитой пушки, раскачиваясь в такт, удаляются в тыл две головы. Разведчик Поляков замечает излюбленной артиллерийской поговоркой: «Порядок в артиллерии», — и добавляет: «Покойничков уносят».
Несколько пристрелочных снарядов по штабу — и в стереотрубу видно, как стремительная точка ворвалась в крышу дома. Из окон, дверей, из-под крыши рванулся темно серый дым и, медленно переворачиваясь, полетели вверх несколько брёвен и разбитых досок. Дом окутался серым дымом. Затем кверху пошла чёрная струйка, вот она всё больше и выше, у её основания показались тёмно-серые клубы и среди них красные языки. Ещё три снаряда разметали остатки дома.
— Стой! — скомандовал командир огневикам. — Записать цель № 2 — штаб.
Передавая это на орудие, телефонист, московский парень Лёва Заяц, от себя добавил:
— Обращаю внимание, записать параграфом «за упокой».
Услышав это, Щербань, не отходивший от орудия, торжественно объявил:
— Ще одного капута зробылы.
Выполняя команду, Мотко записал установки орудия, при которых были попадания, на случай, если цель оживёт или вблизи неё что-нибудь покажется.
Наша соседка, маленькая полковая пушка, всё стреляла — звонко и отрывисто. Как и следовало ожидать, с началом боя рогулька стереотрубы, торчавшая из-за бугра, зашевелилась, немного поболталась и остановилась в новом положении. Немецкий артиллерист заметил пушку. Там где торчала палочка — перископ, показались попарно чёрные точки — глаза стереотрубы. Всего четыре трубы. Они шевелились, искали цель.
— На «полковушку» нацеливаются и нас ищут, — сказал Поляков. — Догадались, что мы где-нибудь поблизости сидим.
Вывод ясен: четыре стереотрубы, четыре наблюдательных пункта вражеских артиллеристов. Очевидно, три — командиров батарей, четвёртый — командира дивизиона. Против одного нашего орудия будет действовать целый дивизион.
— Ну, Заяц — сказал радист Нитченко телефонисту — кажется, дело будет, и связь твоя, наверное, полетит. Придётся мне в бой вступать, выручать твоё проводное несовершенство.
— Сиди уж, — «Я вас вижу, но не слышу», — подразнил Заяц радиста.
В подтверждение вывода о стереотрубах, после нескольких пристрелочных выстрелов, девять 105 миллиметровых снарядов легли около маленькой пушки. Ударили три батареи немецкого дивизиона. Однако после первых же разрывов «полковушку» закатили в глубокую щель, так, называемый, «карман», где она была почти неуязвима.
— По наблюдательному пункту, — скомандовал командир, — взрыватель фугасный, — и после подачи нового угломера и прицела, — «Огонь!». Снаряд весом почти в полцентнера, шумно рассекая воздух, пролетел над головой и ударился недалеко от вражеского НП, подняв столб комьев и снега.