Сволочи, все они сволочи, вот что, быдло бессмысленное, только и могут тупо глядеть на нас, разглядывать нас снизу, неотрывно. Пропади они там все внизу пропадом, мало их всех пороли, предки наши, те, кто были до нас, мало, всех надо было пороть, всех, и много. Подлые людишки, подлые, мерзавцы и проходимцы все, продадут вас за рюмку водки с огурцом и не поморщатся, вот как-с. Не поморщатся и греха не побоятся, греха–то, — как мы есть их отцы, а они наши дети, и так уж и Богом устроено, и не нам о том судить. Все христопродавцы, с-сволочи, ничего святого, — работать не хотят, только водку трескать, да глядеть на нас снизу неотрывно, такие подлецы. Мы им: здорово, дескать, ребята — глядят, молчат, ничего не говорят, только глядят так, тяжело, согнув спину и нагнув голову, из–под бровей, тяжело так, — у-у, мол, барин, и все, и больше ничего. Ни здравия желаем, ваше превосходительство, ни да здравствует лично дорогой товарищ, ни–ни. Мало, мало пороли, те, кто до нас, а мы уже — и не можем, уж и разучились, и рука не раззудится, а раззудится, так и не рука совсем, совсем другое, чем и пороть неудобно. Да и высоко мы, вот как-с, не дотянешься до них–то родимых, нипочем не дотянешься, даже если и вытянешься.
А они, они знают об этом, подлецы, глядят так тяжело, мол, у-у, товарищ барин, вот только вытянись, вот только подойди поближе, ужотко мы покажем тебе морду–то свою, ужотко напомним, как кровушки–то нашей попил, мироед–захребетник, ужотко барчуков твоих на березках–то распялим за это самое дело. Суки драные, подонки вашесиятельные, жужжат там над головой, застят нам небушко, в которое глядим мы, не опуская глаз, вдруг увидим что. Что увидим–то? да, что, что нам надо, немного — небо чистое, да облака, да чертоги небесные, а этих мух жужжащих мы видеть не желаем, желаем чисто глядеть. Говнюки, ублюдки, — сами протухли давно, аж смердит, а все кружатся, все кружатся, все думают, что нужны зачем–то нам, а нам ничего уже не нужно, все у нас отняли, те, кто был до них и до нас и отнял все, даже то, что не нужно. Даже нам теперь и не к чему все это, только бы стоять так, подставляя глаза чистому лучению неба, только глядеть и не думать ни о чем, и о чем нам теперь думать?
Совершенно не о чем, я уже всё выдумал, я уже рассказывал об этом. Все стоял, с непривычки боялся сделать шаг, боялся вляпаться в то, чем обильна населяемая нами земля. Я долго так стоял, всю жизнь, потом потихоньку тронулся, вперед. Иду и чувствую, что все, вроде бы, ничего, только глаза вот не опускать, ноги — топ–топ, топ–топ, руки — как рычаги, туда–сюда, туда–сюда, кровь в жилах буль–буль, буль–буль. Мозговые клетки кричат: я клетка такая–то, седьмая извилина, правая полушарие, вызываю клетку такую–то, восемнадцатая извилина, левое полушарие, как войдешь, наискосок. Докладываю: за отчетный период мною проделана следующая работа: принято нервных импульсов — 1024, пропущено — 8, отклонено — 18, отложено до получения дальнейших инструкций — 992; шесть, наиболее нервных, заперты, пока не успокоятся. При этом установлено новых контактов — 658, все контактёры — надежны, преданы делу нового мышления. Затрачено: серотонина — 3 мг., ацетилхолина — 5 мг., спирта этилового на установление новых контактов — достаточное количество. Через глазной нерв пришло сообщение: вижу неопознанный летающий объект зпт высота десять зпт курс норд–ост зпт температура за бортом минус тридцать тчк.