Он любил лошадей, корабли и море. И, пожалуй, без этого не мыслил своей жизни. Но вместе с тем, он никогда не признал бы того, что, не имея всего прочего, составлявшего его жизнь, был бы несчастен. Хотя надежды на внутреннюю удовлетворенность у него не было бы – одиночество не предполагает движения. А Грегори Стоун временами был слишком подвижен. Иначе ни за что не оставил бы родной страны в поисках неизвестно какого будущего.
Он не выносил честолюбия в других. Но был честолюбив. Не переносил тщеславия. Но тщеславие в нем самом было неискоренимо. И все же Стоун был мечтателем. Не единственным, но одним из немногих, кто в действительности меняют лицо мира… или того кусочка земли, на котором живут.
От Маккензи он возвращался уже за полночь. Воздух, несмотря на легкий мороз, пробираясь под полы пальто, казался сырым и колючим. Конь под ним подрагивал, но бежал резво.
Дуглас жил в восточной части города. Стоун – недалеко от верфи, на окраине, в маленьком, но вполне приличном доме, который с охотой сдал ему его собственный работодатель. Речи о том, чтобы в это место привести женщину, жену, не шло. А ему, холостяку с единственным слугой, вполне подходило.
Временами он заглядывался на гавань – порт, корабельные доки, бесконечные склады, эллинги на воде – их собственной верфи. Здесь бурлила жизнь, заставляя замирать от предвкушения чего-то важного и большого. Как и море бесконечно волновало его.
Несколько мгновений Грег смотрел на воду и чувствовал, что губы расплываются в улыбке. Прилив начался. Метра два будет, не меньше. Глаза скользнули по песчаному пляжу, казавшемуся теперь почти светлым – от тысяч искр отражавшейся в волнах луны. Снова втянул носом воздух – знать бы, как пахнет она, эта луна на воде. И вдруг вздрогнул – в ту самую секунду море выплюнуло на пляж нечто темное и тяжелое. Больше, чем рыба, подвижнее, чем портовый мусор или кусок дерева. Волна, накатившая снова, подтолкнула темное пятно и потащила чуть дальше по песку, ракушкам и камням. И, наконец, оставила в покое. В это мгновение Грегори Стоун точно знал, что сейчас на берег выбросило утопленника.
Он припустил лошадь вниз, по пляжу. Слушал фырканье животного и понимал, что слышит только море. Потом спешился и уже сам побежал к телу несчастного.
К своему удивлению под светом луны Стоун разглядел юбку, торчавшую вокруг тела грубыми складками, под которыми была заметна босая ступня. Мокрая ткань блузки облепила тонкие, как у ребенка, руки. Концы простого крестьянского платка, покрывавшего узкие плечи, были перекрещены на груди и наверняка сходились узлом на спине. Темные пряди волос словно перечеркивали бледное пятно лица и змеями обвивали худую шею.
Девочка, совсем ребенок. Стоун резким движением стянул перчатки и приставил пальцы к ее тощей, как у цыпленка, шее – туда, где должна была биться жилка. И к собственному ужасу ничего не почувствовал. Сипло выдохнул. Вместе с воздухом из его рта вырвался клуб пара. Если не захлебнулась, то замерзла. Он порывисто наклонился к ней, не убирая пальцев от кожи. И опустил голову на ее грудь, надеясь почувствовать в ней дыхание.
- Ну что же ты? – прошептал он еле слышно, теряя надежду. А потом ощутил легкое подрагивание мышц ее живота. И услышал что-то похожее на всхлип. Тело ее вздрогнуло судорогой, голова запрокинулась, а из горла вырвались рваные звуки. Один, другой… И снова стало тихо.
Больше он не медлил. Умелым движением надавил на ее грудь. Сердце едва слышно трепыхалось, но все же работало. Это обнадеживало. Стащил с себя пальто, быстро, как мог, укутал и поднял с песка. Головка ее запрокинулась. И она совсем не казалась живой. Кое-как взгромоздившись с девочкой на лошадь, он что есть мочи погнал домой, чувствуя, что и сам замерзает – слишком разгоряченный для холодного декабрьского воздуха. Господи, сколько она пробыла в воде? И бог знает, чем это закончится.
В собственную дверь он колотил, прижимая ее к себе одной рукой – она совсем не стояла, но повисла на нем, так и не приходя в сознание. Мысленно молился о том, чтобы Лейтенант был дома. И желательно в трезвом виде.
Прошла целая вечность прежде, чем дверь открылась. На пороге со свечой в руке замер слуга, разглядывая хозяина и бессознательное тело, придерживаемое им, чтобы оно не упало.
- Вы же собирались к мистеру Маккензи? – удивленно спросил он.
Стоун ничего не ответил, только подхватил свою ношу и быстро вошел в дом. Не оглядываясь на Лейтенанта, он прошел в свою комнату. И уже оттуда до слуги донесся его голос:
- Живо к доктору Твиди! Скажи, утопленница. Жива пока, вероятно сильное обморожение.