Беспрозванных поперхнулся кофе и уставился на меня с таким ужасом, будто я спросила его, какие женские гигиенические прокладки он предпочитает: с крылышками или без. И тут я сообразила, что аналитики тяжелого машиностроения не все свои выкладки проверили на практике. Теория у нас, к сожалению, еще часто с ней расходится. Я уже не чаяла выйти из самой же созданного неловкого положения с достоинством, когда в наше «еврокафе» за стеллажами явилась Юлия Владимировна.
– Наталья Львовна! – процедила она сквозь блестящие серебристые губы. – Мне кажется, что я уже второй день вижу на мониторе вашего компьютера одну и ту же картинку. Это не только не делает вам чести, но и очень нерасчетливо в свете нестабильного состояния промышленности в целом.
Вообще-то ротор томился на моем мониторе третий день, а что касается промышленности… то начальница явно не читала «Будней тяжелого машиностроения» и ничего не знала про доминанту. Я начала было соображать, каким образом ей ответить в свете предложений газетных аналитиков, но Беспрозванных успел раньше меня.
– Юлия Владимировна! Мы с Натальей Львовной как раз рассуждаем о том, не поменять ли нам радиус галтели у бочки ротора! – на черносмородиновом глазу заявил мой образец № 1.
Я поняла, что Валерий Георгиевич, как честный человек, отрабатывал кофе «Davidoff», и кинула на него взгляд, в несколько раз горячей нашей стопроцентной арабики. Это не укрылось от внимания начальницы, и она самым мстительным образом велела нам идти обсуждать сей животрепещущий вопрос не за чашками кофе, а возле монитора, чтобы сразу вносить изменения в чертеж. Я хотела было предложить ей кофе, но посмотрела на банку и решила, что там и так уже мало осталось.
После окончания рабочего дня из Большого Инженерного Корпуса мы с Беспрозванных вышли если еще и не рука об руку, то настолько вместе, что ожидающая меня у хлебобулочного киоска Альбинка округлила свои бледные глазенки до состояния глаз самой большой собаки из сказки «Огниво».
– Это кто? – с ужасом спросила она, когда Беспрозванных, кивнув мне на прощание давно не стриженной головой, побежал к маршруткам.
– Это он!
– Кто?
– Образец № 1 – нестандартный мужчина.
– Да уж… очень нестандартный, – презрительно скривилась Альбинка.
Я вспомнила, как Валерий Георгиевич самоотверженно защитил меня от Юлии, и обиделась за него:
– Чего уж в нем такого ужасного, что у тебя аж челюсть на сторону свернуло?
– Да он прямо парижский клошар…
– И давно вы, Альбина Александровна, из Парижу? – скривилась и я от едкой иронии, так и сквозившей в моем голосе.
– Не остри. Я их такими представляла, когда книжки французские читала.
– Французские клошары – это то же самое, что русские бомжи. Не хочешь же ты сказать, что Беспрозванных похож на бомжа?
– Так он еще и Беспрозванных к тому же…
– Слушай, подруга! – рассердилась я уже не на шутку. – Валерий Георгиевич, конечно, не идеал мужчины, но ничем не хуже твоего чухонца!
– Ничего не понимаю… – помотала головой Альбинка. – Зачем тебе при стрижке цвета вина утренней зари сдался этот обтерханный мужик в лисьих штанах?
– Почему в лисьих?
– Рыжих потому что. Цвета драной голодной лисы.
– А я на нем… если хочешь знать… проверяю выкладки статьи «Легкий флирт – дело нелегкое!».
– Нашла на ком! Такого стоит только пальцем поманить.
– Ошибаешься, подруга. Этот «клошар» – убежденный холостяк и женщин на дух не переносит. Если уж на него подействует, значит… ну… ты понимаешь…
– Ладно, – махнула рукой Альбинка. – Проверяй, на ком хочешь, только газету отдай.
– Тебе-то зачем? Ты со своим Дюбаревым все пункты инструкции уже отработала в законном браке.
– Не мне… Понимаешь, Сонечка влюбилась. У них там, в училище, есть один мальчик… Он на Сонечку не обращает никакого внимания, а она ночами плачет…
– Альбинка! Сонечке всего семнадцать лет! Пусть поплачет! Будет, что в старости вспоминать! Неужели тебе хочется, чтобы она, как ты, вляпалась в замужество практически в детстве?
– Что? Так сильно действует? – Альбинка с испугом посмотрела на листки газетки «Будни тяжелого машиностроения».
– Ты же видела этого «клошара»… Готов на все! – бодро соврала я, чтобы эта ненормальная мамаша не перекрыла дочке святые слезы первой несчастной любви.
На том мы с Альбинкой и расстались, потому что подошел ее автобус.
Я ехала домой в маршрутке и размышляла о Беспрозванных. Неужели он производит на посторонних такое тяжелое впечатление? Видимо, Валерий Георгиевич мне как-то примелькался в своих… лисьих штанах. Вот вам и благородная терракота… И все-таки штаны штанами, а смородиновых глаз у него никто не отнимет!
И… опять же… он в два счета внес изменения в чертеж опротивевшего мне ротора, который наконец покинул поле моего монитора. Я только не очень поняла, обрадовалась Юлия, что чертеж наконец созрел, или огорчилась, что у одного компьютера подозрительно долго копошились целых два сотрудника. Но какое мне до этого дело! И вообще: дотянуть этого «клошара» до себя – в этом что-то такое есть…
Я в возбуждении даже поерзала на сиденье маршрутки, чем привела в негодование рядом сидящего дедка с негабаритной тарой на коленях. Но что мне его тара, когда передо мной открывались чудовищные горизонты и радужные перспективы! Это же просто Бернард Шоу «Пигмалион» наоборот. Я – профессор Хиггинс, Альбинка – полковник Пикеринг, Валерий Георгиевич Беспрозванных – неотесанная цветочница Элиза Дулиттл. А Слон, пожалуй, сойдет за Фредди. Или нет! Для Фредди Никифоров слишком умен. Пусть Фредди будет Славик Федоров!
Я представляла, как отучаю Беспрозванных бухтеть и прихлебывать на все бюро кофе, как мы стрижем ему волосы в модном салоне «Витязь» и покупаем красивую дорогую одежду. И обязательно рубашку с запонками. До чего же мне нравятся запонки! Зря их сейчас почти не носят! Особенно детально я представила себе сабантуйчик нашего паршивого технического бюро, который теперь велено называть корпоративной вечеринкой. Мы приходим туда рука об руку с Беспрозванных. Я в маленьком черном платье и на шпильках, Валерий Георгиевич – в темном костюме-тройке и в светлой рубашке с запонками и с галстуком. Вы, конечно, догадываетесь, что дальше идет немая сцена. Уже по Гоголю. Где до него Бернарду Шоу! И еще вы наверняка догадываетесь, что все остальные непродегустированные мною образцы во главе с волооким Славиком Федоровым в данный момент съежились и поблекли в моем воображении. Вряд ли они смогут предложить мне что-нибудь более изысканное. Решено! Я останавливаюсь на № 1 – на Беспрозванных Валерии Георгиевиче!
– Того и жди, пойдут дожди в Испании… попытавшись вспомнить цитату из Бернарда Шоу, заявила я дедку с тарой, на что он мгновенно среагировал:
– А что им, этим испанцам! У них там жара! А вот у нас уже третью неделю кряду льет… Того и жди, что Нева выйдет из берегов!
Весь следующий день я советовалась с Валерием Георгиевичем на предмет нового чертежа, изменения в который мне надо было вносить. Несколько раз в процессе переговоров мы пили мой кофе и разговаривали о жизни, плавно переходя на допуски, посадки и шероховатости стальной поверхности, когда мимо нас проходила Юлия. Я уже надеялась на то, что после работы мне удастся затащить его перекусить блинчиками в соседнюю забегаловку «Чайная ложка», когда мимо нас прошел наш сослуживец Володька Бондарев и кинул всего одну фразу, которая отбросила меня назад на два дня, на состояние висящего на мониторе ротора:
– Окучиваешь Валерку, Натаха? Успеха тебе на этом нелегком поприще!
Вы бы видели, что сделалось с Беспрозванных! Смородиновые глаза потемнели до антрацитового цвета, лицо пошло красными пятнами. Он нервно отставил к стене нашего обеденного пластикового столика чашку с синим павлином и сухо сказал:
– Я думаю, что больше не нужен вам, Наталья Львовна. – И вернулся к своему компьютеру.