Она похолодела, услышав на лестнице шаги.
На чёртову. Проклятую. Галерею.
Отпрянув от перил, она вжалась в тень рядом с выходом. Каждый вздох казался ей оглушительным, и она задержала дыхание.
Какой в этом толк, если сердце стучит так, что слышно наверняка даже внизу?! Почему Онесто сказал ей быть именно здесь?! Почему?!
Будто в кошмарном сне, снизу показалась бородача, поросшая седой щетиной. Затем — его по-орлиному изогнутый нос. Затем — борода, чёрт возьми, так близко, что Джейн могла различит каждый волосок.
Он поднимался, кряхтя и ни капельки не внушительно цепляясь за крутые ступеньки руками. Вот он уже поднялся, шумно выдохнул и пошёл к дальнему концу галереи…
Джейн оцепенела от ужаса, когда он резко обернулся прямо на неё.
— Здравствуйте, — выдавила она.
— И вам не хворать, мадре Ла-Руссе, — он подмигнул ей и пошёл дальше, как ни в чём не бывало.
Она не успела опомниться, как поднимающийся следом Онесто схватил её за руку и потащил за собой. От него несло вином, а на бледном, напряжённом лице было полно фиолетовых разводов.
— Сейчас будете стоять тихо и улыбаться, а если спросят — отвечать честно, — сквозь зубы процедил он, держась подальше от перил.
Джейн хотела спросить, какого чёрта, но смогла лишь испуганно хватить ртом воздух.
Онесто почти швырнул её на перила, но теперь она не чувствовала себя здесь безопасной тени.
На неё был обращён каждый взгляд в зале. Совершенно каждый.
«Стоять тихо и улыбаться», пронеслось у неё в голове, и она нарисовала на лице непринуждённую улыбку и легко взмахнула залу.
С каждым мгновением её дыхание успокаивалось, а сердце стучало всё тише. Море людей, которые хотят чего-то от тебя — разве не к этому она привыкла? Разве не это её самое любимое, самое привычное оружие?
Каноник, откашлявшись, сделал знак, и люди начали затихать. Он поднял взгляд от книги наверх, к галерее, и задумчиво нахмурился.
— Госпожа Ла-Руссе? — Джейн почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
Сейчас от её ответа зависит всё. Она не понимала правила игры, она не знала даже, что это за игра, но знала, что должна выиграть, если хочет жить.
Поэтому резко отсалютовала канонику.
— Я, ваше пьянейшество!
Люди внизу довольно захохотали. Глупая, никчёмная шутка, но и без того весёлым людям многое и не надо. Ещё и подвыпившим.
Каноник, похоже, остался доволен — Джейн различила едва скрываемую улыбку. Отличное начало.
— По какому праву вы стоите на Галерее Избрания, если вам не облили вином, не оскорбили и не высмеяли? — строго спросил он. — Вы попрекаете традиции?
Джейн бросила косой взгляд вниз. Море лиц, и рот каждого приоткрыт в предвкушении. Люди, готовые и жаждущие смеяться.
Она улыбнулась им. Теперь вы все в моей власти, а не я в вашей.
— Я — женщина в мире политики. Разве не это унижение?
Зал утонул в хохоте. Не сдержался и фыркнул даже каноник. Даже чёртов Онесто поджал губы, а его плечи дрожали от сдавленного смеха.
Джейн повернула голову — Бернардо не смеялся. Он смотрел на неё, выпучив глаза.
— Что ты здесь делаешь?! — просипел он.
— Я и сама не знаю, — честно ответила Джейн с широкой улыбкой.
Бернардо прошипел что-то и сплюнул. Джейн понимала, что должна испугаться…
Но её накрывали волны эйфории. Люди смеялись её шутке, смотрели на неё, обсуждали её — и, что самое главное, были в её власти. Ей плевать сейчас на всех. И на Бернардо, и на Онесто.
Пока зал затихал, двое мальчишек вынесли огромный поднос с маленьким, просто теряющимися на его фоне конвертом. Как только каноник взял в руки конверт, все в зале застыли, будто бы по волшебству.
Джейн не понимала, что происходит, но даже она нервно облизала губы в предвкушении, когда услышала треск разрываемой бумаги. Сердце ускоряло бег, а сама она сжала кулаки.
— Новым гонафлоньером Лепорты, милостью Двух и властью народа, становится… — старик замолчал, морщась и силясь разглядеть написанное.
Джейн и все на галерее вцепились в перила и подались вперёд. Люди внизу встали, уставившись на сцену.
— Становится… — поднеся лист почти к самому носу, повторил каноник. Джейн захотелось заорать, чтобы он поторопился, и она прикусила губу.
Наконец, он опустил лист, удивлённо потирая бровь.
— Становится Госпожа-Которая-Обещала-Курицу, или же госпожа Ла…
Остатки её фамилии утонули в рёве.
Зал взорвался аплодисментами, люди сошли с ума. Тут и там в воздух проливалось вино, люди плясали, скакали и хаотично кричали что-то, что с каждым разом обретало ритм и становилось понятным.
— Руссе! — различила Джейн. — Ла-Русе! Ла-Русе! Ла-Русе!
Она рассеянно позволила кому-то схватить свою руку и горячо трясти её.
— Поздравляю! — с широкой улыбкой проговорил бородач. — Искренне рад, что всё сложилось именно так!
Звуки доносились до неё будто бы из-за толщи воды. Госпожа-Которая-Обещала-Курицу. Что?.. Всмысле, это… Что?
— Очень рад видеть вас. Снова, — лицо Бернардо выплыло из тумана, красное от бешенства. — Я крупно вложился в эти выборы — а вы сделали это. Не слишком привыкайте к креслу, потому что… — она перестала его слушать, махнув рукой и пытаясь выловить перила из воздуха.
Едва не упав, она оперлась на них. В ушах шумело, а кровь гудела в висках. Не стучала, как обычно, а гудела заглушающим, мерным гулом, через который пробивалось лишь «Ла-Русе! Ла-Русе!»
— Моё дело сделано, — знакомый голос заставил её поднять голову. Строгий и красивый мужчина, с улыбкой глядящий перстень. Кто это? Она его знает? Точно, судья. Судья. — Я обещал народу честные выборы — он их получил.
— З-чм, — еле выговорила она непослушными губами, чувствуя, как мир идёт кругом вокруг.
— Однажды один толстяк захотел построить новый склад, — он прислонился к перильцам правее её, сложив руки на груди. — А одна семья не хотела продавать ему дом. И тогда толстяк сжёг дом, со всей семьёй внутри. Не сам, конечно. Только старший сын в это время был не дома. Он был в Коллегии. Изучал право.
Коллегии. Право. Слова отдавались эхом внутри её головы. Право. Право.
— У меня нет прав, — прошептала она резко пересохшими губами. Слова царапали горло. — Я даже не гражданин… — она закашлялась.
— Гражданин. По закону прошлого года, который этот самый толстяк, фра Бернардо, пропихнул в магистрат ради избавления от налогов, любой победивший на выборах становится почётным гражданином. Так что… — странный звук. Похоже, он усмехнулся. — Поздравляю, гонфалоньер.
— Но… Какой смысл… — она совершенно, совсем, ни капельки не понимала!
— Я хотел отомстить? Я отомстил. Я хотел доказать, что взятка этой толстой свиньи не победит волю народа? Я доказал. Хоть и пришлось перебить его взятку, чтобы выборы были честными. Давать взятки, чтобы выборы были честными, — он фыркнул.
— Но зачем я? — Джейн подняла на него испуганный, молящий взгляд. — Вы могли сами…
Он скривил щёку и покачал головой.
— Все мои дела с этим городом закончены. Судейство я с себя сниму, опозоренный поражением, и стану обычным зрителем. Буду сидеть и смотреть, как толстяк будет пытаться сбросить вас с кресла и впереть в него свою жирный зад. А сбросить змею вроде вас…
Змея. Кресло. Толстяк хочет кресло.
— Я сама уйду, и…
— Как только вы потеряете место, ручаюсь, он вас убьёт.
Джейн сглотнула, и по горлу прокатился спазм.
— Но не расстраивайтесь, вы не будете одна, — судья положил ей руку на плечо. Джейн с надеждой посмотрела на него — впервые за всё время, Онесто искренне и широко улыбнулся.
— Правда не одна? — слабо спросила она.
— Конечно же не одна! Я оставлю вам Кальдо и Фреддо!
Джейн стояла и смотрела, как судья уходит прочь пружинистой, весёлой походкой, насвистывая что-то на ходу, пока его не заслонил какой-то тщедушный мужчина.
— Я хочу поздравить вас с победой, госпожа Ла-Русе, и я…
Джейн молча протянула руку и забрала у него бутылку вина.
И, поднеся к губам, запрокинула.