- Лежи, сынок, не вставай, я дам тебе воды, - сухонькая старушка вынырнула из темноты, и протянула запотевшую глиняную кружку.
- Где я? Что со мной? - язык не слушался, вышло бормотание.
- Ты не помнишь?
Он начал вспоминать и ужаснулся. Ни детства, ни юности. Самое раннее - выход из комы в столичном госпитале. Врачи рассказали о передозировке. Его бездыханное и заблеванное тело выбросили у ворот больницы из ржавого кузова раздолбанного джипа, почти не снижая скорости. Ни денег, ни документов. В последний момент его вытащили с того света. Два месяца в коме. И пустота - ни имени, ни прошлого. Из больницы он сбежал, едва почувствовав себя лучше. Скитался по пыльным улицам и случайно на доске объявлений, на листе с блеклой групповой фотографией, увидел свое лицо. «Разыскиваются за многочисленные преступления против режима и легитимной власти». Выбирался из города в панике, не разбирая дороги. Ушел в горы, через перевалы вышел на плато, необозримое и пустынное. Ноги сами несли его дальше и дальше, насколько хватало сил. Потом беспамятство.
- Вы спасли меня?
- Анхель бродил с альпаками и нашел тебя в двух часах пути от деревни. Он нес тебя на руках до дома.
- Сколько я был без сознания?
- Ты здесь четвертый день. Несколько раз приходил в себя, просил воды, пил и снова засыпал.
Он огляделся: каменные стены без окон, дверь завешена пыльной циновкой, земляной пол, глиняный очаг с мигающими угольками...
- Вы здесь живете?
- Испокон веку, - старушка смотрела с явным недоумением.
- Я ничего не помню, - бросил он и закрыл глаза.
Давно облысевший, но статный и жилистый старик в выцветшем пончо закрыл загон за скотом и подошел к веранде соседнего дома, где на инвалидной коляске шевелилась груда тряпья.
- Всё мерзнешь, Хесус?
Из тряпок показалось сморщенное личико и окинуло пастуха хитрым и бойким взглядом.
- Двигаюсь мало, вот и зябко. Думаю, может бегом заняться? Составишь мне компанию, Анхель? - груда тряпья затряслась, послышалось хихиканье.
- Самое время на втором веку жизни заняться спортом.
- Никогда не поздно попробовать что-нибудь новое, - и вмиг посерьезневшим голосом, - Как пустыня?
- Наступает. Полдня трачу, чтоб альпакам травы найти.
- А я полдня молился Христу, потом Магомету, еще Будде, затем бил два часа в бубен своего прадеда - шамана. Дождя просил.
- А в бубен-то зачем?
- Думаю, не лишним будет. Две тысячи лет предки били - а тоже люди не все, небось, дурные.
Анхель присел на ступеньку веранды и достал из-за пазухи холщевый мешочек с высушенными листьями коки.
- Что - вода? На наш век хватит. Хотя, ты, наверное, себе два отмерил?
- Нам, может, и хватит, - он протянул костлявую руку к мешочку Анхеля, - а потомкам?
- Какие потомки? Одни старики в деревне.
Они долго еще сидели и молчали, неторопливо, но сосредоточенно пережевывая листья из бездонного, как оказалось, мешочка. Затем Хесус резво откатил свою коляску в хижину и начал заваривать мате в небольшом керамическом чайничке с причудливым узором.
- Гостю-то своему молодому не рассказал? - крикнул он из дома, доставая две изогнутые трубочки.
- Сам вспомнить должен. Отведу завтра утром в мастерскую.
«На пороге старик угрюмо и торжественно разъяснил, что мы входим в храм, и вести себя нужно соответственно. Внутри печь топилась по-черному, мы уселись на шкуры в клубах дыма. Анхель пересыпал мне в ладонь горсть сушеных листьев коки и начал возиться с глиняной заготовкой. Я принялся жевать и сквозь едкий дым успел рассмотреть готовые маски на полках вдоль стен, когда в часовню вошел низенький дед с причудливым струнным инструментом в руках. Он сел у стены напротив, закрыл глаза и начал выводить унылую мелодию, убаюкивающую и плавно погружающую в подобие транса. Внезапно к этой гипнотической древней теме подключился барабан с однообразным повторяющимся ритмом, доносящимся из темного угла мастерской. Зачарованный, я решил получше рассмотреть маски на стенах, но вместо них увидел удивительных, неизвестных науке животных, устрашающих аляповатых демонов и суровых духов с пустыми глазами. Анхель дернул меня за рукав и я вперился взглядом в заготовку. Девять резких отточенных движений и брусок глины превратился в лицо. Грубое, без различимых черт, но, отчетливо, - лицо. Затем тонкие пальцы жестко раздавили свою работу и медленно, плавно повторили те же девять движений. И я уже знал, как сделать лицо. А затем началась мистерия. Словно из небытия, из вечности под руками старика начал проступать облик не то демона, может быть древнего бога: жуткий и странный, но не страшный, наоборот, веселый с какой-то ехидной усмешкой и невероятно колючим взглядом, пронзающим насквозь и всё уже знающим о тебе. Будто демон давным-давно играет с твоей душой в загадочную игру с неизвестными правилами, в такую игру, где демон не может проиграть, так как он и есть твоя судьба, незыблемая и определенная.