– Как зайдешь-то?
– Ротом. С пылью ле с едой.
– А мне что велишь?
– Ты в газету объяви, что горазен выживать икоты, ломоты, грыжу, дрип.
Утром Якунька в редакцию полетел, а Митроба в окне сидит, будто бы любуется уличным движением. Мимо дама идет, красива, полна, в мехах. Идет и виноград немытый чавкат. Митроба на виноград села, барына ей и съела. И зачало у барыни в животе урчать, петь, ходить, разговаривать.
Еиной муж схватил газету, каки есть дохтора? И читает: "Проездом из Америки. Утробны, внутренни, икоты, щипоты, черевны болезни выживаю".
Полетели по адресу. Якунька говорит:
– Условия такая. Вылечу – сто рублей. Не вылечу – больной платы просит.
Наложил на себя для проформы шлею с медью. Приехали. Икотка барыниным голосом заговорила:
– Здравствуй, Якунюшка! Вот как я! Все тебя ждала. Да вот как я! Лише звонок, думаю, не Якуня ли! Вот как я!
Якуньке совестно за эту знакому:
– Ладно, ладно! Уваливай отсель!
Икота выскочила в виде мыша, только ей и видели. Больна развеселилась, кофею запросила. Американского дохтура благодарят, сто рублей выносят.
Теперь пошла нажива у Якуньки. Чуть где задичают, икотой заговорят, сейчас по него летят. У Якуни пальтов накуплено боле двадцати, сапогов хромовых, катанцей, самоваров, хомутов, отюгов быват пятнадцать.
Бедну Митробу на дому в дом, из души в душу гонит, деньги хапат. Дачу стеклянну строить зачал, думал – и век так будет. Однако на сем свете всему конец живет. Окончилась и эта легка нажива.
Уж, верно, к осени было. Разлетелся Якунька одну дамочку лечить, а Икота зауросила:
– Находилась более, нагулялась!.. Пристала вся!
Якуня тоже расстроился:
– Ты меня в Москву сбила! А кто тебя от Варвары спас?
– Ну, черт с тобой! Этта ешше хватай, наживайся! А далеша! Я присмотрела себе подходяшшу особу, в благотворительном комитете председателыыу. В ей зайду, подоле посижу. Ты меня не ходи гонять. А то я тебя, знахаря-шарлатана, под суд подведу.
Якунька удобел:
– Ну, дак извод с тобой, боле не приду. Не дотрону тебя, чертовку!
Получил последню сотенку, тем пока и закончил свою врачебную прахтику. А Икотка в председательшу внедрилась. Эта дамочка была така бойка, така выдумка, на собраньях всех становит. Резво говорит – часа по два, по три рот не запират. Вот эдак она слово взела, рот пошире открыла, Митроба ей туда и сиганула.
Даму зарозбирало, бумагами, чернильницами зачала на людей свистать. Увезли домой, спешно узнают, кто по эким болезням. В справочном бюро натакали на Якуньку.
Якунька всеми ногами упирается:
– Хоть к ераплану меня привяжите – нейду!
Забегали по больницам, по тертухам, по знахарикам. Собрали на консилиум главную профессуру. Старший слово взял:
– Науке известны такие факты. Есь подлы люди. Наведут, дак в час свернет. В данном случае напушшено от девки или от бабы от беззубой. Назначаю больной десеть баен окатывать с оружейного замка.
Другой профессор говорит:
– И я все знаю скрозь. По-моему, у их в утробы лиситер возрос. Пушшай бы больна селедку-другую съела да сутки бы не попила, он бы сам вышел. Лиситер полдела выжить.
Третий профессор воздержался:
– Мы спину понимам, спину ежели тереть. А черев, утробы тоись, в тонкось не знам. Вот бабка Палага, дак хоть с торокана младень – и то на девицу доказать может.
Ну, они, значит, судят да редят, в пятки колотят, в перси жмут, в бани парят, а больна прихворнула пушше. Знакомы советуют:
– Нет уж, вам без американского дохтура не сняцца.
К Якуньки цела делегация отправилась:
– Нас к вам натакали. Хоть двести, хоть триста дадите, а без вас не воротимсе.
Якунька весь расслаб:
– От вот каких денег я отказываюсь!.. Сам без прахтики живу, в изъян упал.
Он говорит:
– Ваш случай серьезной, нать всесторонне обдумать.
Удалился во свой кабинет, стал на голову и думал два часа тридцать семь минут. Тогда объявил:
– Через печать обратитесь к слободному населению завтре о полден собраться под окнами у недомогающей личности. И только я из окна рукой махну, чтобы все зревели не по-хорошему:
– Варвара Ивановна пришла! Варвара Ивановна пришла.
Эту публикацию грамотной прочитал неграмотному, и в указанной улицы столько народу набежало, дак транваи стали. Не только гуляющие, а и занятой персонал в толпе получился. Также бабы с детями, бабы-молочницы, учашшиеся, инвалиды, дворники. Все стоят и взирают на окна. Якунька подкатил в карете, в новых катанцах, шлея с медью. Его проводят к больной. Вынимат трубку, слушат…
Митроба на его зарычала:
– Зачем пришел, собачья твоя совесть?! Мало я для тебя, для хамлета, старалась? Убери струмент, лучче не вяжись со мной!
Якунька на ей замахался:
– Тише ты! Я прибежал, тебя, холеру, жалеючи. Варвара приехала. Тебя ишшет!
У Митробы зубы затрясло:
– Я боюсь, боюсь!.. Где она, Варвара-та?
Якунька раму толкнул, рукой махнул:
– Она вон где!
Как только на улице этот знак увидали, сейчас натобили загудели, транваи забрякали, молочницы в бидоны, дворники в лопаты ударили, и вся собравшаяся масса открыли рот и грянули:
– Варвара Иванна пришла! Варвара Иванна пришла!
Икота из барыни как пробка вылетела:
– Я-то куды?
– Ты, – говорит Якунька,– лупи обратно в яму. Варвара туда боле не придет!
Народ думают – пулей около стрелили, а это Митроба на родину срочно удалилась. Ну, там Варваре опять в лапы попала.
А Якунька, деляга, умница, снова, значит, заработал на табачишко…