Я встаю и медленно иду к нему. Я не могу перестать думать о том, что он только что сказал. Они, сказал он. Маленькая, сказал он. Деньги, сказал он. Все это ложится передо мной, как пепел.
Вблизи он напоминает лису. Шрам под глазом смахивает на травинку. Без предупреждения он щиплет меня за щеку одной рукой. От его прикосновения все в моем теле замирает. Я чувствую, как сердце протестует, как бьется кровь.
– Будешь вести себя хорошо?
Я киваю, стараясь не кусать щеки там, где они прижаты к зубам. Он отпускает меня и достает что-то из кармана.
– Закрой глаза, – приказывает он.
Я чувствую, как он натирает мне чем-то лицо и шею. Пахнет дегтем. Он разворачивает меня и продолжает натирать мне плечи.
– Руки, – говорит он.
Я поворачиваюсь и протягиваю ему руки. Он втирает какую-то субстанцию – она, как я теперь вижу, черная – в мои ладони, проводит по ногтям, промазывает между пальцами. Это действие напоминает мне зимы, когда бабушка растирала мне руки после того, как я слишком долго пробыла на улице. Она крутила мою руку в своей, словно пыталась разжечь огонь, пока каждая рука не становилась красной и горящей.
Но это не мой дом, и этот мужчина не моя бабушка. И не наставник Ван, который сказал мне, что однажды мои руки сделают меня знаменитой.
Мои руки падают вдоль тела.
Трое мужчин возвращаются, неся большую корзину высотой до бедер.
– Все готово, Джаспер, – говорит один из них подмигивающему. Я смотрю на ведро, и пещера в моей груди становится глубже.
– Думаю, ты знаешь, что делать, – говорит подмигивающий мужчина по имени Джаспер.
Я знаю. Я знаю, что больше ничего не могу сделать. Между вечным прозябанием в этой тюрьме или корзиной, которая должна привести меня к чему-то еще, я выбираю корзину.
Я иду к ней. Вблизи она намного больше, и я не могу перелезть через ее край. Один из мужчин становится передо мной на колени, связывая запястья и лодыжки веревкой. Закончив, он встает и засовывает ладони мне под мышки, поднимая меня вверх. Я болтаюсь как тряпичная кукла в его руках. Он бросает меня в корзину. Я могу в ней поместиться, если буду сидеть, прижав колени к груди. Внутри пахнет гарью, дымом.
Надо мной появляется голова Джаспера, он глядит на меня сверху вниз.
– Не двигайся, не издавай ни звука, – говорит он. Еще один звук перетаскивания и звяканье. – Опусти голову, – говорит он.
Миллион каких-то кусочков начинает наполнять корзину. Я осмеливаюсь посмотреть – это маленькие угольки, острые и по форме напоминающие леденцы. Они вклиниваются в пустоты между моими конечностями: сначала скапливаются вокруг ступней, затем медленно поедают ноги, талию, затем руки и грудь, пока я не чувствую, что они прижимаются к моему горлу. Когда поток прекращается, я не могу пошевелиться. Если бы кто-нибудь заглянул в ведро, то увидел бы не меня, а черное пятно на фоне угля.
– Мне тяжело дышать, – говорю я Джасперу. Уголь позвякивает от моего голоса. Он ничего не отвечает, но наклоняется и накидывает мне на шею веревку с маленьким холщовым мешочком. Мешочек тяжелый, он пахнет свежестью и прохладой, как мята. Моя грудь раскрывается, как будто кто-то залез мне в рот и вдохнул в него воздух.
– Внутри особый камень, – говорит Джаспер. – Он поможет тебе дышать. И поможет тебе думать обо мне.
Я вдыхаю мятно-травянистый запах из мешочка и ненавижу его.
– Если услышишь стук, – говорит он мне, – это означает, что крышка будет открыта. Держи голову опущенной. Если, когда ты приедешь, тебя каким-то образом поймают власти, будешь повторять то, что я тебе сказал. Если попытаешься сбежать – умрешь. Если издашь хоть звук – умрешь.
Как будто это не смерть.
Последним Джаспер засовывает мне в рот кусок ткани и перевязывает его веревкой. Он отстраняется, чтобы осмотреть свою работу, все еще держа пальцы на моей щеке. Прежде чем я понимаю, что произойдет, он бьет меня головой о край корзины. Я кричу, но тряпка во рту заглушает крик. Джаспер выпрямляется, он выглядит довольным.
– Они готовы, – говорит один из мужчин сверху. Я слышу громкий стук и вижу круглую крышку на краю корзины. Мужчины рычат. Крышка надо мной становится все больше и больше, закрывая свет.
Голова Джаспера появляется вновь в той полоске пространства, что еще осталась. Он смотрит на меня, на мое погребенное и маленькое тело, на мое зачерненное лицо, на белки моих глаз – единственное, что отличает меня от угля.