— Я один раз видел вас в лазарете, — сообщил он.
«Отлично, — подумала я, — у меня появился персональный шпион».
Но затем я сама решила поддержать этот пустой разговор:
— Тебе, наверное, несладко приходится в таком месте, как Дитмарш?
Я видела, что Джош из достаточно обеспеченной семьи, крепкий средний класс. Его жизнь наверняка отличалась от той, что вело большинство зэков.
— Начинаю привыкать потихоньку, — пробормотал он.
Затем Джо опять заговорил об отце. О своем потрясении от известия о его болезни. А ведь он надеялся, что еще сможет наладить с ним отношения.
Я понимаю, ему хотелось, чтобы его любили, несмотря ни на что. Чтобы ему сказали, мол, все, совершенное им, не имеет значения и какой бы ужасной ни была вина, любовь не знает границ. Но ничего такого не случилось. Его надежды не оправдались, и он стал задумываться: а существует ли на свете такое понятие, как любовь. Осознанно или под действием тяжелой болезни, но его добрый старик отец не захотел примириться с сыном. Некоторые отцы не могут пережить потрясение и справиться с семейными дрязгами, вот и поступают таким образом. Я вспомнила о своем отце.
— По личному опыту знаю, — вздохнула я, — как люди живут, так они и умирают. Наивно рассчитывать, что перед смертью ты сможешь с ними примириться.
Он кивнул, словно сказанное мной было созвучно его мыслям. В глубине души я даже немного сожалела, что была с ним такой прямолинейной. Но возможно, Джош остался благодарен за суровую правду — она помогает спуститься на землю и увидеть вещи такими, какие они есть. Как бы там ни было, но в этот момент между нами установилось некое подобие взаимопонимания.
Мы проехали дальше и свернули на старую почтовую дорогу. Увидев тюрьму, я буквально почувствовала, как он напрягся. Дитмарш возвышался над берегом реки как крепость. Его купол излучал слабое сияние. Под ним вполне уместился бы целый город. Здесь мог бы расположиться планетарий. Трудно представить, что в этих стенах находятся темные камеры, где сидят зэки.
Парковка была почти пустой. Мы приехали раньше срока. Я остановила машину, погасила фары, но осталась на водительском месте. Когда снова заговорила, ко мне вернулась былая строгость.
— Ты, конечно, понимаешь, что ничего не произошло. — Я хотела прояснить ситуацию для нашего же общею блага. — Если кому-нибудь расскажешь о том, что ты сегодня делал, твоя жизнь превратится в ад. — «Впрочем, как и моя», — добавила я про себя. — Не предупреждаю, а просто констатирую факт. Потому что в тюрьме есть люди, которым ты, возможно, доверяешь и которые могут повернуть все против тебя. Ты даже не представляешь, насколько плохо все может кончиться.
Джош уверил меня, что все понимает, но мне показалось, он плохо разбирается в ситуации, слишком уж растерян и сбит с толку.
Он повернулся и согнулся, пытаясь дотянуться свободной рукой до лодыжки. Поднял ногу, его пальцы дотронулись до белого носка. Он вытащил оттуда туго свернутые в трубочку листы бумаги. Зажимая их между двумя пальцами наподобие клешни краба, передал их мне. Я взяла с выражением крайнего недоумения на лине.
— Я должен был передать вот это, — сказал он.
Мое сердце бешено заколотилось. Я почувствовала, что меня одурачили или даже пытаются подставить.
— Передать?
Правой рукой я нащупала резиновую дубинку у левого бедра. Левой рукой развернула бумагу. Это оказался буклет форматом в половину обычного листа, аккуратно сшитый черной ниткой. Тонкий, около двадцати страниц. На обложке нарисован черный круг с тремя белыми треугольниками или пирамидами. Один треугольник внизу и два над ним. На мгновение мне показалось, это страшная тыква с прорезанными в ней глазами и ртом. Заглавие было написано жирными буквами: «Четыре степени жестокости». Вероятно, именно слово «жестокость» вызвало у меня ассоциацию с хэллоуиновской тыквой. Внизу был подзаголовок, написанный более тонким наклонным шрифтом: «Нищий возвращается к жизни».
Я стала листать брошюру. На первой картинке были изображены пустыня и одинокая фигура в капюшоне, идущая на горизонте. «Бог обещал прислать пророка, а прислал воина». На следующей странице тот же человек шел по вымощенной булыжником мостовой, направляясь в диковинный средневековый город с замком, чьи остроконечные башни виднелись вдали. Вдоль дороги торчали пики с насаженными на них человеческими головами.
На следующей картине ракурс изменился, и человек был изображен в профиль. Был виден край его подбородка, но лицо по-прежнему оставалось скрытым. «Правители города боялись возвращения Нищего…»