Кирилл остановился, чувствуя себя не в своей тарелке. Лера же продолжала прислушиваться, что означало, что она не пользуется силой и сейчас действительно беззащитна. А еще Кирилл вспомнил, что старшего брата у нее нет. Он мертв. Как и отец. А мать все время пропадает на заданиях, и девочка постоянно одна.
– Это я, Кирилл, – подал голос Исупов нерешительно, чувствуя свою вину. Услышав его голос, Лера немного расслабилась, опустила телефон и снова прижала платок к носу. – Прости… Они тебя сильно?
– Я же тебе уже говорила, что не дура! – резко ответила девочка. – Не знаю законов диких подростков? Когда твой дружок предложил выйти «поговорить», я просто остановила первого проходящего мимо учителя и сказала, что меня побить хотят. Естественно, они перепугались и разбежались.
Услышав, что разборки с девочкой не состоялись, Кирилл облегченно выдохнул.
– Почему тогда кровь идет?
– У меня иногда такое случается. Из-за того, что часто использую силу, перенапрягаюсь… голова болит, и кровь носом идет. Врачи запрещают использовать силу круглосуточно, но я никак не могу привыкнуть к абсолютной темноте, поэтому уж лучше день-два поболеть, чем быть беспомощной.
Кирилл неловко замолчал. Ему было стыдно перед девочкой за то, что оставил ее одну в толпе спешащих домой учеников, за то, что бросил, зная, что его друзья хотят проучить ее. И ему было трудно понять, что такое абсолютная темнота и что чувствуешь, столкнувшись с ней, когда поддержать тебя некому. Как знать, возможно, Лера не всегда была такой жестокой и грубой?
– Я не могу перейти дорогу, не воспользовавшись силой, – нарушила она молчание через некоторое время. – Думала, маму придется ждать до вечера, но раз уж ты пришел и бить меня не собираешься, – с усталой улыбкой добавила Лера, – может быть, проводишь до дома?
В этом учебном году Волкова больше не пошла в школу, а на следующий перевелась в соседнюю. А через пару месяцев учебы Кирилл понял, что провожать сначала Леру, а потом сломя голову бежать в свое учебное заведение ему не нравится, потому что вставать приходится слишком рано, и он попросил опекунов перевести его вслед за подругой.
А приглядевшись поближе к слепой девочке, Исупов понял, что она не так уж и плоха. Хоть и не хороша тоже.
Кириллу 16 лет.
По правилам наземного мира при достижении шестнадцати лет дети Защитников могли получить записи своих родителей, которые те начинали вести со дня начала службы на третьей ступени. И вот наконец Кирилл дождался этого дня! С утра не только он и сестры переживали, но и Кристина с Ромой. Последний специально заранее отпросился со службы, чтобы проводить Исупова на третью ступень.
Смерть Владислава и Екатерины Исуповых до сих пор оставалась тайной для семьи, поэтому не только Кирилл, но и Рома с Кристиной надеялись в их записях найти хоть какой-то намек на то, как закончилась их жизнь, что за задание они получили и каким образом их тела попали в подвал родового дома, где спустя несколько дней были обнаружены Натальей Даниловной, прабабушкой Кирилла.
Чтобы получить заветные тетради, Кириллу и Роме пришлось полдня провести на третьей ступени, поэтому они вернулись в дом только к вечеру, когда Кристина и Ирина с Инной уже места себе не находили.
– Кира, дай почитать, – тут же подскочили к брату сестры.
– Вы еще маленькие. Ждите шестнадцати, – ответил брат, прижимая к себе две тетради – мамину и папину.
– Ну-у-у, Ки-и-ира, – заныла Инна, пытаясь выхватить у брата тетрадь.
– Инна, Ирина, перестаньте. Кирилл прав, сначала он сам должен прочитать и только потом, если захочет, покажет и нам, – сказала Олеся, пытаясь оттащить девочек от брата, хотя и сама не отказалась бы прочитать записи их родителей. Две тетради, которые за время службы на третьей ступени расписал ее брат, Олеся любила перечитывать до сих пор, хоть и не все моменты. Просто, когда читала или рассматривала рисунки, ей казалось, что Дима все еще с ней. И Покровской хотелось, чтобы и Кирилл почувствовал то же самое, но понимала, что Ирина и Инна еще слишком малы для информации, которую могли содержать записи.
– Но я тоже хочу. Там есть мамина фотография? – спросила Инна. Фотографий Кати в семье почему-то совсем не осталось. Лишь портрет из Зала Славы мог рассказать детям о том, как выглядела их мать, но девочки жаждали увидеть ее и на других снимках, считая очень красивой, но не замечая этого на портрете.