– В естественности нет ничего безобразного и постыдного!
– Давайте ей рот все-таки заклеим. Я уже устала это слушать, – поморщилась Белянина. Фера, зло глядя на подругу, затолкала в рот лист капусты. – Или впустим сюда Муранова. Пусть он сидит рядом с ней и бубнит что-нибудь о плохом поведении.
– Впустить-то впустим, а выталкивать как будем? – поинтересовалась Лана, осторожно приоткрывая окно и выглядывая, чтобы никто из Трезубца не проник в комнату. – И потом – вдруг она его сочтет годным в отцы?
– Неа, он ни в понедельник, ни во вторник конкурс не прошел. Я сама это видела, – улыбнулась Лиса хмурому лицу Феры. – Он пьет и курит. Не вариант, да, мамаша?
Аквилева скорчила рожицу подруге и оглянулась вокруг себя в поисках стакана с соком. Его она нашла на полу около кресла, но, когда поднимала, в дверь постучали, девушка вздрогнула от испуга и расплескала оранжевый напиток.
– Кто там? – осторожно спросила Лиса, приближаясь к двери. Ей никто не ответил. Стихии переглянулись, подозревая, кто стоит на пороге. – Там никого. Ну и тут тоже никого, – хмыкнула Лиса. – Только эхо… эхо… эхо…
Лана закатила глаза и захлопнула окно, чтобы не впускать холод, потому что Джен и без того плохо выглядела.
– Лиса, открой. Это Лена. Насчет сегодняшнего выступления, – послышался недовольный голос Волынской за дверью.
Доверчивая Белянина тут же отперла дверь. Однако открытой комната Бунтарщиц оставалась не долго, потому что стоило Лисе выглянуть в коридор, как она завизжала и навалилась всем весом на дверь, роняя графин на пол. Он разбился, а девушка, не обращая на него внимания, продолжила визжать, пытаясь закрыть дверь.
– Это дьявол и его свита!
Джен и Лана сорвались со своих мест и тоже навалились на дверь, помогая подруге ее закрыть. Фера подскочила с кресла, выронив тазик с остатками провизии.
– Андрей, что ли, вернулся?
– Дура! Я сказала «дьявол и его свита», а не «чертик и маленькие бесенята»! – выкрикнул Лиса, пытаясь перекричать шум по ту сторону двери.
– Девчонки, простите! Они меня пытали! – кричала Лена вдалеке.
– Истеричка, заткнись! Я убью тебя! – орал Рома, обращаясь, видимо, к своей неадекватной во всех отношениях половинке.
– Лана, мы не будем ругаться! Давай поговорим! – предлагал Саша.
– Что за детские игры? Совсем с ума сошли! – пыхтел Дима, пытаясь прорваться к двери.
Естественно, трое парней оказались сильнее трех больных девушек, и вскоре дверь была открыта. Лана и Джен вовремя успели отпрыгнуть в сторону, а вот Лисе повезло значительно меньше: она упала как раз на разбитый графин и завизжала от вида собственной крови, сочащейся из ладоней.
На миг все замолчали, рассматривая скулящую Лису с разодранными ладонями.
– Ну за что мне это несчастье? – через некоторое время тяжело вздохнул Рома, помогая зареванной Лисе подняться.
– Больно, – всхлипывая, пожаловалась Белянина, протягивая ему руки.
«Правильно, Лиса, дави на жалость!» – подбодрила подругу Лана, пользуясь чудо-сережками и отходя от двери и Трезубца к вентилятору.
«Стараюсь», – услышала Покровская довольные мысли подруги, когда Трезубец с хмурым видом разглядывал ее ладони.
Пока Лиса стонала и скулила, Рома ругался сквозь зубы, очищая ладони Беляниной от мелких осколков, Саша ботинком собирал осколки в угол комнаты, чтобы больше никто не поранился, Дима выпроваживал из комнаты Лену, которая все еще продолжала утверждать, что ее пытали, Стихии застыли в ожидании расплаты. Вернее, не все Стихии, одна была очень даже рада компании.
– Привет! – выкрикнула Фера, маша руками парням. Цепи продолжали сопровождать каждое ее движение, поэтому Трезубец с удивлением посмотрел на нее. – Рома, привет? – хищно улыбнулась Аквилева, глядя на Легкова и наматывая на палец прядь волос.
– Чего это сразу Рома?! – забыла Лиса про свои порезы и задвинула Легкова себе за спину. – Есть еще Саша и Дима. Хотя нет, для тети Алены я еще молода. – Брата Белянина тоже толкнула плечом себе за спину. Фера надула губки и повернулась к недоуменно озирающемуся Покровскому.
– Сядь! – велела Лана, снова закашлявшись. Аквилева надулась и упала в кресло, подбирая разбросанные продукты обратно в тазик. Пока она отвлеклась, Трезубец опять начал вспоминать, зачем, собственно, явился в комнату Бунтарщиц. Но прежде чем Дима успел открыть рот с гневной тирадой, которую готовил уже не один день, его снова перебили.