И вот он валяется на полу в своем московском отеле и пьет.
– Ненормальный? Да, я ненормальный. Возможно, и правда опять пора лечиться, только вот не думаю, что для меня есть лекарство. Дьявол! Почему ты не скажешь мне? Может быть, она и не улетала никуда?
– Иди и проспись, Максим, – напряженно пробормотал Ричард.
– А может быть, она прямо сейчас сидит на краешке твоей кровати в твоей спальне. В одной из твоих нелепых пижам. Только я тебя предупреждаю, что в таком случае я тебя просто убью. Слышишь, а? Друг мой на все времена, Ричард Непорочный. Она моя, и никто ее не возьмет у меня. – Максим нес какую-то околесицу и заранее знал, что пожалеет об этом после, но не мог сдержаться. Одна мысль, что Ричард, возможно, куда больше подходит его Арине, синеглазой его Белоснежке, – эта мысль убивала и одновременно заставляла жаждать крови.
– Сейчас ты говоришь совсем как твой отец, – бросил вдруг Ричард, и Максим оцепенел. Он огляделся – среди огней иллюминации в огромном зеркале холла отражалось его бледное, опухшее, растерянное лицо. Пьяное и злое лицо мужчины, перекошенное от ярости лицо его отца.
Вот он – итог всего. Ричард прав, и глупо сопротивляться. Он – сын своего отца. Всегда будет. Нечего отрицать очевидное.
– Прости, – выдохнул Максим. – Я сам не знаю, что говорю. Прости. Только все же скажи, она не с тобой?
– Ты спятил. Нет, она не со мной, но разве в этом дело? Ты должен оставить ее в покое. Она заслужила это. Она не хочет тебя видеть – и ты должен уважать ее выбор.
– Никогда не собирался уважать ее выбор.
– Даже если ты найдешь ее, чего ты добьешься? Она убежала от тебя один раз, убежит и второй. Чего ты от нее хочешь? Ты знаешь, что она никогда не станет играть в твои игры, Макси.
Максим закрыл глаза и замолчал, пытаясь выкинуть из памяти обрывки последнего кошмара, тяжелые капли дождя, вошедший в пике самолет…
– Скажи мне только, что она уже приземлилась. Ты говорил с ней? Ты дал ей денег? А ты знаешь, что час назад самолет упал в океан? С ней все в порядке?
Не контролируя себя, Максим почти кричал в трубку. Ричард стоял посреди своей лондонской кухни в длинном теплом халате в красную клетку. Что ему делать? Что отвечать? Если бы Максим не был таким… чудовищем, возможно, он и сказал бы ему, где сейчас Арина. Всего несколько часов назад Ричард говорил с ней. Она благополучно добралась до места и заверила Ричарда, что все хорошо, что их план сработал и что теперь все будет в полном порядке.
Но он не верил ни в какой «полный порядок». Достаточно было услышать ее интонации, то, как натянуто она с ним прощалась, как дрожал ее голосок. Что угодно можно было бы сейчас говорить и как угодно объяснять себе то, что произошло. Убеждать себя, что так будет лучше для всех, что Максим неуправляем и непредсказуем, чтобы оставаться с ним дальше, чтобы любить его. Что это глупо, безрассудно и к тому же опасно. Что время лечит… Нет, с Ариной не было «все в порядке».
Говорить же об этом Максиму Коршунову Ричард не собирался.
– Она давно приземлилась, и она не хочет тебя видеть. Так что ты можешь улетать из Москвы, – сказал он наконец после длинной паузы. – Оставь ее в покое.
– Я не могу, – глухо прорычал Максим. – Я не могу оставить ее в покое. Прости, Ричи.
И он нажал кнопку отбоя. Подумав, отключил телефон. Зная характер Ричарда, Максим был уверен, что тот примется звонить и отговаривать его. Никто не сможет его отговорить.
2
Мир вокруг казался негативом – пыльной, темно-зеленой с серо-голубым куполом копией другой реальности, параллельного измерения, в котором Арина провела последнюю пару месяцев. Дождь моросил и моросил без остановки, и желание спать побеждало все остальные чувства, но в электричке было слишком людно, чтобы сбросить напряжение по-настоящему. Арина сидела, зажатая между грузным мужчиной в серой ветровке и пожилой женщиной – под ногами у той стояли две коробки с дачными помидорами. Видимо, собрала с грядок все, что еще оставалось, и везла к себе домой, во Владимир.
Невозможно поверить, что она сидит тут, между этими вот людьми так, словно ничего и не было.
Сероглазый красавец с зачесанными назад волосами, в черном смокинге, тонком галстуке и белоснежной рубашке. Он умопомрачительно улыбается, протягивая ей руку. Теплые ладони, сильные руки сжимают ее, делая почти больно. Соблазнительная усмешка. «Я знаю, как сильно ты меня хочешь».