- Может, ты и права, - задумчиво проговорила Малькова. - Всё равно я думала перед отъездом проставиться. Тебя позвать, нашу компанию старую. Распрощаться с прежней жизнью и с чистой совестью поехать в новую.
- Только без Мюллера твоего.
- Ему не понравится, если без него.
- Ничего, потерпит. При Мюллере ребята любую пакость учудить могут. И потом, что делать солидному немецкому бизнесмену на пьянке российских студентов? Экзотики поднабраться?
- Ладно, обмозгую, - Наталья стрельнула в Светлану колким взглядом, щёлкнула пальцами, подзывая бармена. - Рассчитайте нас, юноша.
“Юноша”! Светлана хихикнула. Малькова в привычном репертуаре. Не может, как сама же и говорит, не приколоться. Бармен по виду абсолютный их ровесник. Ко всему прочему, он не подойдёт за деньгами. Не принято. Надо им к барной стойке идти. Как бы не так! Попирая все принятые в последние годы нормы и правила, бармен возник подле Мальковой на счёт раз.
Расставались девушки совсем в ином настроении, чем встретились. Светлана - изрядно опустошённая, без начальной радости. Наталья - потеплевшая, подобревшая, погрустневшая, но с проскакивающими иногда прежними задорными искорками в глазах.
Дрон возник в институте на следующий же день. Сразу отвёл Светлану в сторонку. Спросил прямо, без предварительных заходов:
- Скворцов сказал, Натаха объявилась?
Светлане и в голову не пришло утаивать от него свою встречу с Мальковой. Да и Наталья не просила её молчать. Дрон слушал, не проронив ни слова, морщил лоб. По лицу было видно, что ему тяжело, что он старательно загоняет боль внутрь. На все рассуждения Светланы одно только и бросил с досадой:
- Да пошла она! Пусть катится в свою Германию. Не заплачем.
Убеждать его, уговаривать не имело смысла. Надо дать человеку время, чтоб остыл, перестал себя накручивать. Никогда раньше не понимавшая подобных вещей, сейчас Светлана чувствовала это ясно и определённо. Наталью она видела несколько раз. Та неожиданно появлялась, пролетала метеором и стремительно исчезала, оставляя за собой сноп искр. По курсу поползли слухи, что ей удалось выбить “досрочку”. Однажды недалеко от метро Светлана увидела Малькову с Дроном. Они стояли рядышком, так сказать, нос к носу, и, опустив головы, что-то по очереди говорили друг другу. “Что, Иванушка, не весел? Что ты голову повесил?” - вспомнилось девушке из давно забытой детской сказки. Похоже, ребята выясняли отношения. Светлана не решилась подойти. И никогда впоследствии у неё не повернулся язык спросить у обоих, до чего же они тогда договорились.
Светлана считала, что никогда больше не увидит Наталью, ведь Малькова уезжала навсегда, возвращаться не собиралась ни под каким предлогом. Нужно было приучаться жить без неё. Собственные дела тоже требовали внимания. Близилась весенняя сессия, за ней - госэкзамены.
В двадцатых числах апреля Светлана ездила в центральное институтское здание на Малой Пироговке, сдавала в библиотеку кое-какие книги. На обратном пути у станции метро “Фрунзенская” столкнулась с Овсянниковым. Он словно специально её ждал. Обрадовался. Схватил за руку. Повлёк в метро. У Светланы появилось ощущение, что они давно не виделись. Действительно, за переживаниями, связанными с отъездом Натальи, с рассыпающейся на глазах любовью друзей, она в последние недели не замечала никого и ничего. Ходила под впечатлением последнего совместного сабантуя, организованного Мальковой в честь отъезда в Германию. Сама Наталья последний междусобойчик обозвала “отходной”. Ни в какой кабак она друзей не повела. Накрыла “поляну” у себя дома. Ей казалось, что друзья-приятели налижутся до неприличия и по обыкновению примутся дебоширить, изобретать разные непристойные шутки. Зря надеялась. Нализался до поросячьего визга один Дрон. Остальные вели себя чинно, сдержанно, словно посторонние. Никто не додумался напомнить славные, канувшие в прошлое денёчки:
- А помнишь, Натаха, как мы…
Осталось неясным, поняла ли Наталья, что для ребят она успела стать чужой, полностью отрезанным ломтём. Светлана же почувствовала это чётко, изо всех сил стараясь сгладить некоторую царившую за щедро накрытым столом натянутость. Пыталась веселиться сама и веселить остальных. Получалось у неё плохо. Ждала поддержки от Дрона, уже привыкла её получать при необходимости. Не дождалась. Дрон пил одну рюмку за другой, налегая на жидкости повышенной крепости, в общем разговоре практически не участвовал. Если спрашивали, отвечал. И то через два раза на третий. А так мычал нечленораздельно, поводя могучими плечами. Наталья держалась крепко. Но и она через пару часов тихого, похоронного застолья была на грани истерики. Светлана, заметив это, постаралась быстрее увести ребят. Никогда раньше к её словам не прислушивались. Но тут потянулись за ней, как цыплята за наседкой. И распрощались дружно на улице, прямо у подъезда Мальковой. Разбежались в разные стороны со скоростью перепуганных тараканов. Вроде и неспешно, а не догонишь. Светлане вместе со Скворцовым пришлось заниматься благотворительностью - тащить на себе Дрона до самой двери его квартиры. В одиночку Скворцов точно бы не справился. Дрона не держали ноги. Он всем своим немалым весом рухнул на плечи ближайшему другу и Светлане. Глаза прикрыл, изредка невнятное что-то бормотал. Казалось, находился в полубессознательном состоянии. Но перемещать своё большое тело в пространстве не мешал. В метро даже помогал, из последних сил изображая относительно трезвого человека. К удивлению Лёхи и Светланы, в вагоне дремал чутко. Его не пришлось будить на нужной станции. Но на улице опять расслабился, опять навалился на плечи друзей всей своей тяжестью. У Светланы онемели рука и шея. Хорошо, идти от метро до нужного дома было недалеко. Неожиданно Дрон открыл глаза и сказал почти трезвым голосом:
- Дура… Какая Натаха дура… - вырвался из поддерживающих его рук, буркнул, - Пустите… сам дойду… здесь уже близко…
Сделал несколько неверных шажков, запнулся и точно бы рухнул, не успей Светлана с Лёхой его подхватить. От того вечера у Светланы в памяти осталось лишь удивление при виде родителей Дрона. Они показались ей маленькими, суховатыми. Особенно, когда принимали на руки пьяного в усмерть сына. Девушке пришло на ум не слишком тактичное, однако, вполне справедливое сравнение: мыши родили гору. Впрочем, родители Юрки ей понравились. Тихие, спокойные, доброжелательные. Не суетились, не причитали и не охали. Невозмутимо приняли малоподвижную тушу. Вероятно, такое случалось неоднократно. Вот они и привыкли. Отец, Петр Георгиевич, ловко подхватил чадо подмышки и поразив неожиданной силой при столь невзрачной конституции, поволок Дрона вглубь квартиры. Мать, Полина Ивановна, настойчиво приглашала Светлану и Скворцова зайти хоть на четверть часика. Отчаявшись уговорить, спросила с несмелой надеждой:
- Но это всё? Она точно уезжает? Они больше не увидятся?
Было совершенно очевидно, что под неопределённым “она” Полина Ивановна подразумевала Наталью.
- Точно, - буркнул по своему обыкновению Скворцов.
- Ну, слава богу, - вздохнула милая маленькая женщина. И Светлана заметила, как у неё дёрнулась рука - перекреститься. Дёрнулась и вернулась на место.
Наталья уехала. Светлана не знала день отъезда. Ну, и хорошо. Долгие проводы - лишние слёзы. Без того душа изболелась. Родители тревожились. Видели, что у дочки с осени дела идут кувырком. Пора, пора было заняться своими делами.
И вот они, эти дела, взяли её возле метро за руку, повлекли в уютный вестибюль станции. Светлана будто проснулась наконец. Обнаружила, что на улице, похоже, весна, рядом Овсянников и не так уж всё плохо, как представлялось.
Они с Алексеем стояли на двигающемся вниз эскалаторе. Алексей находился на ступеньку ниже и, тем не менее, глаза его по уровню были выше глаз Светланы. Она с удивлением поняла, что не знала раньше, каков цвет глаз у Овсянникова. Неопределённый, оказывается. Почему-то такой цвет было принято называть зелёным. Намёк на лёгкую зелень, конечно, имелся. Но только намёк. После общих, ничего не значащих фраз Алексей вдруг небрежно поинтересовался:
- Тебе Дрон говорил, что я женат?
- Нет, - опешила Светлана. - Но я знаю. Мне Королёв говорил. Давно уже, зимой.