- Что, по-твоему, пусть друг спивается? - озлобился Лёха.
- По-моему, для спасения Юрки от самого себя вовсе не обязательно так кардинально вмешиваться в его жизнь, - вслух размыслила Светлана. Она хотела продолжить, Скворцов перебил:
- Что ты предлагаешь, умная наша?
Светлана не ответила. Задала встречный вопрос:
- Тебе, Лёш, не приходило в голову, что, решая за Юрку, ты решаешь и за его жену? Она тебе, конечно, никто. Подумаешь, жена друга. Баба непонятная. Но она такой же человек, как и мы. И первая имеет право голоса.
- Пиво она ему на опохмелку вёдрами покупает, - выпалил Скворцов. - Вот и всё её голосование. Другая бы сама ко мне прибежала: помоги, он спивается. А эта… А-а-а, чего говорить.
Лёха безнадёжно махнул рукой, полез в карман за сигаретами. Вытащил пачку, предложил Светлане. Она отказалась.
- Так и не закурила? - Скворцов крутанул головой. - Молоток. Одобряю. Женщина должна оставаться женщиной. Не хрена за мужиками гнаться.
Светлана промолчала. Не потому, что согласилась со Скворцовым. Просто смысла не имело отвлекаться. Лёху всё одно не переубедишь, только время потеряешь напрасно.
- Я вот, знаешь, чего думаю, Лёш? - она посмотрела на Скворцова как можно более нейтрально и очень спокойно продолжила. - Человек имеет право сам распоряжаться своей судьбой. В крайнем случае, господь бог такое право имеет. Мы, получается, хотим себе его функции присвоить. А кто мы такие? Кто нам позволил чужими жизнями командовать?
- И что ты предлагаешь, пустить на самотёк? - Скворцов опять ненавидел Светлану всеми фибрами своей души. Переход от нормального восприятия к застарелой враждебности произошёл столь мгновенно, что Светлана растерялась. Ко всему, конкретных толковых предложений не имела. Пропаганда здорового образа жизни никого пока не вытягивала из пьянства. Необходимо очень сильное воздействие на Юру. Но какое? У Скворцова тоже никаких путных идей не возникало. Всё, о чём они смогли договориться в тот ласковый апрельский день, сводилось к одновременной с двух сторон долбёжке.
Светлана до самого июля честно выполняла свою часть соглашения. Ни секунду не сомневалась, что и Скворцов действует в рамках достигнутой договорённости. Они не созванивались, не встречались больше. Видимо, и одной встречи Лёхе за глаза хватило. Вторично переломить свою натуру, своё отношение к Светлане у него не получалось. И слава богу. Она всегда крайне дискомфортно чувствовала себя в его обществе. Если бы не Дрон, стала бы она со Скворцовым общаться, как же! Увы, у них был один друг на двоих. С таким положением дел приходилось считаться.
Светлана, памятуя о бескорыстном и частенько весьма своевременном заступничестве Дрона, положила себе два раза в неделю непременно звонить Юрке, при случае и встречаться. По возможности тактично наседать на его пристрастие к алкоголю. К собственному удивлению, решение своё проводила в жизнь неукоснительно. Сначала Дрон недоумевал, для чего это она начала бомбардировать его звонками. Больше радовался, чем тяготился. Потом догадался. Взмолился однажды:
- Светка! Ну что ты меня всё время пилишь? Я на ком женат, на тебе или на Таньке?
- А что, Таня терпит? - нарочито театрально изумилась Светлана. Она никогда не видела Таню. Знала о ней совсем немного. То, что посчитал возможным обнародовать Скворцов. Да, пожалуй, отдельные реплики и оговорки Дрона давали скудную информацию.
- У меня лучшая в мире жена! - расхохотался Дрон. - Мы тут у меня гулеванили одной компанией. Сутки, наверное. Перебрали, само собой. И разом все отключились. Просыпаюсь на следующий день, к обеду где-то. головка бо-бо, сама понимаешь. Еле глаза продрал. Гляжу мутным взором, а на столе пиво стоит. Два баллона, не меньше. Прикинь, да? Мне все мужики завидуют.
- И Скворцов? - ехидно осведомилась Светлана.
- Нет, - снова захохотал Дрон. - Лёха Скворцов - это та же Светка Кравцова. Только в портках и с кислой рожей. Лучше расскажи, как у тебя на работе.
Юрка всегда точно знал эффективный способ не только прервать нравоучения приятельницы, но и подтолкнуть разговор к завершению. Светлана не особо распространялась о рабочих делах. Не любила. Достаточно того, что однажды попросила помощи в поисках нового места. Получила обещание пусть и не сразу, но поспрошать народ и вообще иметь в виду данный вопрос. На том успокоилась. Старалась не заикаться о своих делах. Впрочем, дел-то никаких особых не было.
Жизнь походила на конвейер. Дом, где помещались любящие и любимые мама с папой, старающиеся ходить вокруг ненаглядной дочери на цыпочках, где эта дочь спала, ела, читала, готовилась к урокам и пряталась от реальности. Школа, где не было душевно расположенных к ней людей, где всё время приходилось быть начеку, контролируя каждый жест, взгляд, слово, где тратились все силы и лучшие дни жизни. Ещё дорога между домом и школой, где происходили ни к чему не обязывающие встречи со знакомыми лицами и разговоры ни о чём с этими лицами. Иногда продуктовые, промтоварные рынки и книжные магазины. С лотков Светлана книг не покупала. Брезговала. Не лотками, книгами в их ассортименте. По субботам регулярно случались поездки на оптовый рынок вместе с родителями. Таким приблизительно манером обстояли у Светланы дела. Она вдруг начала мечтать об отпуске на даче. Там обычно лениво и неторопливо один день перетекал в другой, знаменуя эти перетекания по большей части буйными красками закатов и нежными, пастельными тонами рассветов. И разговоры с родителями, с соседями или просто знакомыми людьми так же неторопливо, плавно возникали, не обрываясь на полуслове. И спалось крепко. И светло мечталось на ступеньках крыльца. Там можно не прятаться от реальности.
Светлана с трудом дождалась окончания экзаменов, во время которых ей пришлось сидеть в комиссии вместе с Панкратовой или, значительно чаще, дежурить за столиком в вестибюле. Накануне отъезда последний раз позвонила Дрону. Попрощалась до сентября. Заискивающе попросила:
- Постарайся не прикладываться к рюмке до осени, ладно? Если ты пьяным с крыши свалишься, я даже узнать об этом не смогу вовремя. У меня сейчас единственный близкий человек - это Дрон. И если с ним что-нибудь случится, я останусь одна, никому не интересная. Ты мне очень нужен, Юр.
Дрон ошарашено помолчал. И совсем тихо, серьёзно ответил:
- Хорошо, Свет. Постараюсь. Ради тебя, солнце моё.
Они распрощались до осени. На сердце у Светланы было спокойно. Юрка не любил обещать. Но если уж давал слово, то держал его твёрдо. Морщился, пыхтел, чертыхался сквозь зубы, а слово держал.
Отпуск. Блаженное для учителя слово. Сорок пять рабочих дней, пятьдесят шесть календарных. И состояние блаженное. Жаль, осознание блаженства наступает в последние дни перед выходом на работу. И становится до слёз обидно, что вот едва начал отдыхать, едва почувствовал свободу. А она уже и заканчивается через неделю. И опять уроки, планёрки, заседания методобъединений, педсоветы, журналы, отчёты, тематические недели, Иванов избил Сидорова, Петров украл журнал, Степанова шарила по карманам, Николаев и прочие из двоек не вылезают, прогульщики записные. Вроде, оглянуться не успел, в себя прийти, глянь, уже лето к концу потянуло. Ночи вызвездились. Небо днём высокое, холодной ясной голубизны. Облака перистые. Солнышко ещё обжигает плечи, а зайди в тенёк и хочется кофточку набросить. Ветер порывами, холодный, рвущий полы ситцевого сарафанчика, треплющий волосы, срывающий с веток первые пожелтевшие листья. И рябина у калитки горит закатным пламенем, обещает морозную зиму.
В новый, третий по счёту, учительский свой год Светлана шагнула бестрепетно. Сцепила зубы и шагнула. Решение лежало на дне души, бессознательно принятое, тем не менее, твёрдое, окончательное. Не ждать, когда наконец начнётся настоящая жизнь. Такая, какой хотелось. Она может не начаться никогда. Надо принимать как данность то, что имеешь. Появится шанс поменять место работы - не упустить. А пока трудиться в школе. Появится любовь - не пробежать мимо. А пока обходиться без неё, окаянной. Появятся желающие стать друзьями - шагнуть навстречу. А пока постараться самой не отталкивать от себя людей. И учеников тоже. Проживать каждый день полноценно, не откладывая на потом горе и слёзы, смех и радость. Другой жизни не будет, потерянные дни назад не вернутся. О завтрашнем дне думать? Надо, разумеется. Да не зацикливаться на нём, не жертвовать ради него всем.