Жарить яичницу на постном масле и с позеленевшей колбасой Светлане раньше не доводилось. Вкушать подобную экзотику не доводилось тем более. У неё возникли недобрые предчувствия по поводу пищевого отравления с довеском в виде диареи. Дрон уговаривал провести эксперимент. Перспективы эксперимента Светлану прельщали мало, зато отвлекали от душевных терзаний. И она поддалась на уговоры. Когда сковорода с яичницей и блюдо с дымящимися пельменями водворились в центр обеденного столика, рюмки наполнились и опустошились, а Дрон, подцепив вилкой кусок экспериментального блюда, буркнул “ну, рассказывай”, она не сразу сообразила, о чём должна рассказать Юрке.
Что Дрон умел делать лучше других, так это слушать. Внимательно и с пониманием. От Светланы потребовал лишь рассказа с самого начала, от печки, обо всём и с подробностями. Сам, незаметно подливая ей в рюмку водочки, безмолвствовал. Иногда хмурился или скептически хмыкал. Вопросов почти не задавал. Светлана намеревалась изложить историю своих отношений с Дубовым конспективно, но, умело спровоцированная поведением Дрона, поведала лишнее. Она постепенно пьянела, мрачнела, под воздействием собственного рассказа всё больше проникаясь осознанием личного краха. Никчёмность пополам с обделённостью вырастали перед внутренним взором и заслоняли то хорошее, что появилось в её жизни за последние два года. Совсем немного и пьяные слёзы, подступившие к глазам, проложили бы по щекам первые дорожки.
- Ну, скажи, за что мне это? - восклицала она периодически. В какой-то момент даже поднялась рывком из-за стола. Передавая Дрону последние слова Павла Николаевича, отвернулась, сделала пару шагов, собираясь покинуть кухню, уйти в ванную комнату, где можно спокойно выплакаться. Абсолютная тишина за спиной остановила её, заставила сделать пол-оборота на пятках, дабы увидеть реакцию Дрона. Юрка опустил глаза и методично “раздевал” последние в его тарелке пельмешки, ловко орудовал вилкой, отделяя тесто от фарша. И он туда же…
- Чем я не такая? А? Чем хуже других? За что меня так? Неужели обыкновенной бабской доли мне не положено? Вот столечко?
Вообще-то, она не у Дрона объяснений требовала. Она к судьбе обращалась. На Юрку смотрела только. И Юрка поднял глаза, смотрел на неё, не мигая. Непонятное происходило с ним. Зрачки расширились, выражение взгляда поменялось. Вилка звякнула о тарелку. Кусочек теста, сорвавшись с зубчиков, описав параболу, шлёпнулся на пол. Дрон не заметил. Он медленно встал с табуретки, медленно обошёл столик. Она вдруг оторопела, увидев своё отражение в его нестерпимо заблестевших глазах. В красивых, будто нарисованных очах Дубова она порой тоже видела своё отражение. Такое, зеркальное - искажённых пропорций лицо. У Дрона же в заполнивших радужку зрачках поместилась вся, от пяток до макушки. Он словно всю её вобрал взглядом.
- Что-то не так, Юр? - пробормотала она, вмиг забывая о своих претензиях к жизни, теряя способность нормально дышать. Горло перехватило. Сердце подпрыгнуло, больно ударило о грудную клетку и оборвалось, ухнуло куда-то вниз, замерло. Мысли рассыпались, рассеялись невесомой пылью. Собственных слов Светлана не услышала, оглохла. К ней медленно приближалась судьба. Очень медленно. Неотвратимо. Не закричать, не спрятаться. Вот оно как бывает, когда судьба! Замри, не бунтуй, принимай. Твоё, ничьё больше.
Как он её целовал! Боже! Она умерла и воскресла. Перестала быть собой прежней и родилась, как Афродита из пены, совершенно новой, лёгкой и… неизвестно какой. И вновь умерла. И вновь воскресла. И не было ничего, кроме его губ, его рук, кроме ощущения необратимого распада сознания, тела, души на атомы. Распада, превращения в ничто, и возникновения из небытия. Всё равно, что, сорвавшись в головокружительную пропасть, стремительно падать, теряя сознание, а, очнувшись от обморока, понимать - не только жива, паришь легко под ослепительным солнцем.
До чего мучителен был процесс перерождения. Мучителен и прекрасен. Хотелось стоять так вечность, не размыкая рук, не убирая губ, иссушая себя и его. Вселенная, запредельно расширившись, тем не менее, состояла всего из двух маленьких точек - её и Дрона. Ещё эта вселенная двигалась: из кухни в коридорчик, из коридорчика в комнату. И предметы теряла вселенная. Далеко вниз летели и там оставались рубашка, шарфик, футболка, ремень, пуговицы от блузки, затем сама блузка, юбка, брюки - ненужные, мешающие детали. Вселенная должна быть в первозданном виде. Нет времени. Нет пространства. Нулевая точка. Момент взрыва. А затем рождение новой вселенной.
- Что это было, Юр? - тихо, очень тихо, почти шёпотом спросила Светлана. Она тяжело дышала, была вся в поту. Тело горело, исходило жаром, медленно остывало, обретая прежние формы. Дрон вскинул голову, приподнялся немного на локтях, отклеивая себя от неё. Странно, всего пару минут назад она не чувствовала его тяжести, а сейчас ей казалось, будто не телом её к софе придавил, многотонной каменной глыбой. Сквозь спутанные, влажные волосы он осматривал её лицо, и глаза его опять блестели странным, возбуждающим блеском, отчётливо заметным в темноте.
- Что это было, Юр? - повторила Светлана.
- Катарсис, Свет.
- Что, что? - поразилась она.
Катарсис. Надо же. Ну и сравнение подобрал. Очищение. Чего от чего, хотелось бы знать? Спросить, может? Не стала. Опасная, зыбкая, как болото, тема. Вдруг он чего похлеще закрутит? Мозги тогда сломаешь. Мозги ломать не хотелось. Не нужно напрягаться вообще. Так хорошо просто лежать рядом с Дроном. Слушать, как тикают механические часы, стоящие на компьютерном столе, как глубоко, спокойно дышит Дрон, как гулко стучит его сердце. Гулко стучит и редко, реже, чем у неё . Если повернуть голову и уткнуться носом ему в плечо, то можно снова вбирать в себя Юркин запах. Его запах, только ему присущий. Странно и удивительно. Непонятно. Естественно. Словно так и должно быть. Ведь никто не обещал Светлане тихой гавани, а получается, место у Юрки под боком - точно обещанная судьбой тихая гавань. Её законное место в этом мире. Хм, хорошо и спокойно. Спа-а-а-ать! Сладко, сладко спать. Глаза слипаются.
- Эй, солнце моё! - позвал Дрон. - Ты там заснуть что ли надумала?!
Светлана приподняла отяжелевшие веки:
- Я половину жизни проспала. Лишь сегодня проснулась, - сонно бормотнула, пытаясь повернуться на бок и свернуться калачиком.
- А родителям позвонить, чтоб не волновались? - не то ехидство прозвучало в голосе у Дрона, не то забота. С полтыка не понять.
В принципе, вариант ночного отсутствия Светланы дома учитывался изначально, родители предупреждены. Но почему бы не поставить их в известность дополнительно и окончательно? Кстати, сколько там на часах натикало? Отчего так спать хочется?
Светлана произвела над собой немалое усилие и села. Зевота раздирала рот. Совсем не хотелось слезать с софы, шлёпать на кухню к телефону. Юрка провёл рукой по её спине, прямо по линии позвоночника. Рука у него была тёплая, сильная и нежная одновременно. По спине побежали приятные мурашки.
- Ты чего отвернулась? Стесняешься, что ли? Зря.
- Я где-то читала, что не стесняется только женщина, равнодушная к мужчине, которому… с которым… - необходимая концовка фразы никак не подбиралась. Либо грубо получится, либо патетично, а должно быть точно, просто, красиво, как красиво было случившееся между ней и Дроном.
- А-а-а… - зевнул Дрон. - Это у Лазаря Карелина пассажик был. Надо же, каких писателей ты предпочитаешь. Хороший писатель. Но в этом соврал. А может, не знал просто. Стесняется лишь неуверенная в себе женщина, комплексующая. Чего тебе-то комплексовать? Посмотри, какая ты красивая. Да не в зеркало…
Светлана, уже бочком слезшая с софы и потянувшаяся рукой к валявшейся на полу безразмерной рубахе Дрона, - укутаться поскорей, - замерла.
- Ты на меня посмотри, - тихо продолжил запнувшийся на мгновение Дрон. - И увидишь, какая ты на деле красивая.
Она последовала совету Юрки. Недоверчиво, тревожно заглянула ему в лицо, ища подтверждения только что произнесённым словам.