Брижит Обер
Четыре сына доктора Марча
1. ДЕБЮТ
Дневник убийцы
Когда это случилось со мной впервые… Нет, сначала мне хотелось бы поприветствовать вас. Здравствуйте, дорогие друзья. Мои дорогие новые друзья. Приветствую тебя, мой дорогой сокровенный дневник. Дорогой сокровенный я сам, решивший сегодня рассказать о своей жизни и жизни нашей семьи, приветствую тебя.
Но больше всего мне хочется рассказать об «этом».
Когда это случилось со мной впервые, мне было… да стоит ли указывать точный возраст, скажем просто: я был ребенком. Милым маленьким ребенком. И она тоже была маленьким ребенком. На ней было платье, платье из красного акрила, красивого ярко-красного цвета. Я знал, что эта штука, акрил, очень здорово горит — как факел.
Когда я поджег платье, она закричала, потом сгорела. Я смотрел, как она горела, до самого конца. Она раздулась, глаза вылезли из орбит. Я до сих пор помню это очень хорошо, хотя был совсем мальчишкой. Память у меня всегда была превосходная.
Смотреть, как она горит, мне очень нравилось. Я знал, что потом она умрет. Мне это очень нравилось. Мне и до сих пор это нравится. Сеять смерть. Смерть.
Тогда это со мной случилось впервые. Потом пришла мама и обняла меня. Мама очень сильно любит всех нас. Она такая милая и нежная. Мама плакала. Я подумал о том, что, может быть, она плачет потому, что все знает.
Я не хотел делать маме больно.
Я высвободился из ее объятий: руки у нее вспотели и стали липкими. Я ушел, а она осталась там и плакала.
Потом, вместе с остальными, вернулся. Мама по-прежнему плакала, сидя на земле. Она ничего не сказала. Ничего не сказала и потом, когда я снова начал делать это.
Мне хочется рассказать об этом. Мне всегда хотелось рассказать об этом. Я делал это много раз. Это всегда доставляет мне такое удовольствие, знаешь, сокровенный мой дневник, это всегда доставляет мне такое удовольствие — убивать. Они говорят, что это — зло. Что плохо творить зло. Что они в этом понимают? Творить зло — хорошо. Очень хорошо, и мне это нравится.
Во всяком случае, я не могу удержаться от этого. Не потому, что я сумасшедший. Просто потому, что мне этого очень хочется: если я сдерживаю себя, то становлюсь совсем несчастным. Мне нужно делать это.
Но нужно также быть осторожным. Потому что теперь я взрослый. Теперь они могут забрать меня. И мама не сможет помешать им. Тем более что она стала старой и придурковатой.
Я смеюсь, представляя себе, как кто-то читает мои записки. Я их хорошо прячу. Но любители рыться в чужих вещах есть повсюду. Они обязательно будут пойманы. Внимание, любители рыться в чужих вещах, будьте осторожнее: противник подстерегает вас.
Я не настолько глуп, чтобы писать при свидетелях. И не собираюсь описывать себя. Называть имя и прочее. Нет, не будет никаких примет, по которым можно меня опознать. Я — словно пресловутый «труп в шкафу».
Знаю, что писать все это опасно. Но так хочется. Не желаю больше держать это в себе, и потом… очень хочется еще рассказать о нас, о нашей семье.
Установить мою личность… они не смогли бы.
Я ни с кем не могу поговорить. Так и должно быть, потому что я — никто. «Мемуары», автор — Никто, забавное вышло бы название.
В семье нас четверо. Четыре мальчика. Папа — врач. А мы — Кларк, Джек, Марк и Старк. Это мама нас так назвала, ей это почему-то показалось забавным. Мы очень похожи друг на друга. Вполне естественно: мы, если можно так сказать, двойняшки. Да, мы все родились в один день. И эта новость тогда красовалась на первых страницах газет. Четыре красивых парня. Сильных, темноволосых, кудрявых, с большими руками. Мы похожи на папу. Мама маленькая; у нее розовая кожа, скверные каштановые волосы с фальшивым золотистым отливом и голубые глаза. Как у папы. У нас у всех голубые глаза. Мы — дружная семья.
Я знаю, что тех, кто специализируется на чем-то одном, им удается поймать. Я же убиваю кого угодно и чем угодно. Я не маньяк. Важно лишь одно: они умирают. Когда они умирают, я должен сдерживать себя, чтобы не загоготать от радости, не закричать от удовольствия. Я дрожу. Даже от одной мысли об этом у меня начинают дрожать пальцы.
Кларк намерен заняться медициной. Джек учится в консерватории. Марк — стажер у адвоката. Старк работает над дипломом по электронике.
А я — один из них.
И руки у меня по локоть в крови.
Это забавляет меня. Меня забавляет только это. Нечто вроде игры. Ищите ошибку. Я очень хорошо умею подделываться.
Кларк входит в состав футбольной команды медицинского факультета. Он очень сильный, мощный, крепкий — настоящий бык. А Джек любит лишь свое фортепьяно, он застенчив и мечтателен. В противоположность ему Марк спокоен и серьезен. Чистоплотен. Он хочет стать юристом и не склонен шутить. И наконец, Старк — тот просто чокнутый. Вспыльчивый, сварливый, рассеянный. Лунатик какой-то. Работает над компьютерами, всякими там электронными штучками.
У каждого из нас своя комната. У каждого — свои привычки. Свои причуды. А когда мама смотрит на нас, то кажется, что она любит нас всех в равной степени. Я лично маму очень люблю. По крайней мере думаю, что это так. Любить кого-то — вовсе не так уж важно.
Время бежит быстро. Нужно убрать это, спрятать. Ну-ка… Конечно! Сейчас вернется папа: 19 часов 42 минуты. Полагаю, мне стало лучше оттого, что я поговорил с тобой, дневничок. Чувствую себя спокойнее.
Дневник Джини
Это невозможно, просто не верится. Снова и снова думаю об этих записках, и меня от них наизнанку выворачивает.
Сижу одна в своей комнате, все легли спать. Все из-за того, что мне пришлось прибираться у нее в комнате. Сама она была внизу. Смотрела телевизор. И мне захотелось примерить манто. Глупо, конечно, но иметь меховое манто и никуда вовсе не выходить при этом — совсем уж идиотизм, верно? А она после приступа никогда никуда не ходит. Именно поэтому им и понадобилась служанка — ей ведь нельзя утомляться. Манто оказалось мне очень к лицу, немного маловато. Чуть коротковато. Я сняла его, посмотрела, нельзя ли отпустить. Понимаю, что это глупо, ведь оно не мое. Не знаю, как все это вышло, как-то машинально. За подбойкой что-то было. Я заглянула туда. И нашла это. Этот ужас. Я все засунула в то же самое место. Если он заметит, что кто-то к этому прикасался…
Спустилась вниз. Они все были там. Месье Самуэль велел мне принести бренди. Ну он и пить! А она смеялась сама с собой и вязала. Думаю, она немного тронутая. А эти четверо смотрели телевизор. Ужасно было все знать и видеть, как они спокойненько сидят перед телевизором. Что же мне делать?
Позволять им вертеть собой как угодно — вот и все, что я могу. Если я влезу в то, что меня не касается… И все-таки надо что-то предпринять. Но сдать кого-то фараонам… Не могу. Если человек два года просидел в кутузке, он на такое не способен.
Сволочь, мразь, гадина! Страшно до смерти. Он сразу заметит, что я открыла его секрет, и убьет меня. Сожжет заживо, засунет в центрифугу; я заперла дверь на ключ. Хорошо еще, что им до меня и дела почти нет. Кто-то ходит. Ложная тревога. Нужно поразмыслить как следует. Сначала узнать, кто он. Нет. Нет. Закрыть глаза. Наплевать на все. Пустить на самотек. Не пойман — не вор.
Но не могу же я так и сидеть сложа руки. И зачем только меня занесло в эту гнилую дыру? Конечно, там нельзя было оставаться после всего, что случилось. Мне и вправду не везет. Разве что показать этот «дневник» доктору? А он решит… выкинуть меня за дверь, чтобы отучить рыться в чужом грязном белье. Пойду-ка я спать.