Хорунжий поднял голову и остолбенел: на березе, стоявшей в двух шагах от него, на которой еще минуту назад были только зеленые листочки, вдруг словно выросли две больничные куртки и пара брюк. Он поднял руку и, кто знает, может быть, даже перекрестился бы, чтобы отогнать злых духов, если бы не увидел за густыми кустами Марусю, застегивающую мундир, а потом через мгновение, приподнявшись на носках, и обоих Шавелло, старого и молодого.
— Эй! — обрадованно крикнул он. — Я гуляю. Вы что, тоже?
— Да, но… — начала Маруся.
— Вы, товарищ хорунжий, туда? — спросил Константин Шавелло и показал рукой в глубь леса, а когда фельдшер кивнул головой в знак согласия, сержант добавил: — А мы как раз оттуда.
Хорунжий в недоумении пожал плечами и пошел дальше. Но сделав несколько шагов, вдруг вернулся.
— А что означают эти пижамы на дереве? И, собственно говоря, почему пани Огонек в польской форме, а не в своей? А?
Воцарилась тишина. Хорунжий заметил, что от него что-то прячут, а приглядевшись внимательнее, понял, что его подчиненные прячут автоматы.
В этот момент на дорогу выкатили мотоциклисты и притормозили, как это было условлено, около высотки.
— Эй, заговорщики, готовы? — выкрикнул плютоновый, стараясь перекричать тарахтение выхлопных труб.
— Удираете из госпиталя? Куда? — забеспокоился хорунжий.
— В Берлин, — ответила Маруся, делая несколько шагов в сторону от дороги.
— Но ведь там идут ожесточенные бои!
— Вот поэтому мы и удираем, — объяснил старший Шавелло и пошел за Марусей.
— С меня же начальник госпиталя голову снимет, когда узнает, что вы убежали, а я вас не задержал. Может даже расстрелять.
— Возможно, — согласился сержант.
— А вы, товарищ военфельдшер, давайте с нами!.. — предложила Огонек и улыбнулась.
— Я? — Зубрык даже пошатнулся от страха.
Во время этого разговора беглецы все ближе подходили к мотоциклам. Огонек, так и не дождавшись ответа на свое предложение, козырнула хорунжему и ловко вскочила в коляску мотоцикла. Ее примеру последовали оба Шавелло. Молодой помог старому, которому все еще немного мешала раненая нога.
И тут Станислав Зубрык принял героическое решение: с отчаянием на лице он вскочил на седло последнего мотоцикла и движением, полным решимости, натянул фуражку по самые уши.
21. Пивная
На трофейных дорожных картах, которыми пользовались Янек и Даниель, Берлин был похож на огромного шестипалого паука. С запада как можно ближе к центру города старались дотянуться леса и продолговатые озера. Коротко посовещавшись перед выездом из Крейцбурга, беглецы решили использовать одну из этих зеленых полос, чтобы проскользнуть между Хеннигсдорфом и Шеввальде и подойти к Шпандау около кладбища.
А оттуда всего лишь шаг до района расположения нашей артиллерии. Генерал говорил, что, если не удастся обойти врага, придется его отбросить. Однако Янек и Даниель решили, что следует избегать этой крайности, а подхорунжий искренне признал тактику поручника Козуба выше своих стремлений решать задачи путем стремительных лобовых атак.
Свернув с главного шоссе на юг, они вскоре попали в довольно пустынный район. Дивизии, преследующие врага, продвинулись далеко на запад, штурмующие Берлин полки вступили уже на улицы города. Освобождая дом за домом, они замыкали кольцо окружения и перемещались на юг и восток. Дивизионы дальнобойной артиллерии заняли позиции на полянах и давали о себе знать только глухим гулом залпов и шелестом крупнокалиберных снарядов.
Не встречая почти никого, кроме грузовиков с боеприпасами, «Рыжий» двигался по боковому шоссе в сопровождении двух мотоциклов. Третий, выделенный в разведку, шел впереди, но вдруг развернулся и помчался навстречу танку. Его место, прибавив газу, сразу же занял другой мотоцикл, а Лажевский проскочил рядом с гусеницей, круто развернулся, догнал танк, выровнял скорость и жестами объяснил Янеку, что тут недалеко можно заправиться.
— Хорошо! — крикнул Кос и кивнул головой.
На ближайшей развилке они свернули влево и остановились у заправочной станции на окраине небольшого городка. Сотни две домишек под красной черепицей дремали внизу на пологих склонах холмов, окружавших небольшое озеро. Отсюда они казались игрушечными, как на макете, сделанном старательным учеником.
Белые флаги — простыни, полотенца, — привязанные к жердям, прутьям, развевались на всех домах, свисали из окон. На пустынных, словно вымерших улицах легкий ветер покачивал эти знаки капитуляции.
Несмотря на тишину и отсутствие на улицах людей, два разведчика с автоматами стояли по обе стороны от станции.
— Бензин, масло, нефть — все, что хочешь, — снимая шапку, сказал Магнето спрыгнувшему с брони Косу. — Электричества нет, но ручные насосы работают.
— Вихура, — приказал Янек, приглаживая ладонью волосы, растрепанные только что снятым шлемофоном, — наполняй основной и запасные баки, чтобы на весь Берлин хватило…
Густлик и Саакашвили тоже спрыгнули на землю и стояли теперь рядом с танком, не зная, что делать.
— Пойдем осмотрим город, — предложил Лажевский Косу.
— Пива бы выпить… Ладно. Капрал Вихура, остаетесь за старшего, — приказал Янек.
— Слушаюсь. — Шофер по-военному вытянулся и, подождав, пока Лажевский и Янек отойдут на несколько шагов, заметил: — А еще друг называется. Дает он вам прикурить.
— Не твоя забота. Сами разберемся, — проворчал Густлик и потянул за собой Григория в сторону площадки для мытья машин; там он стянул с себя гимнастерку и рубашку и начал отворачивать кран.
— Что делать будем, чтобы опять было хорошо? — спросил Григорий.
— Сперва водички на башку, — решил Елень, подставляя голову под холодную струю.
Вихура поглядывал на друзей, придерживая конец шланга у горловины бензобака; Томаш старательно перекачивал горючее в баки, а Гонората смотрела то на одного, то на другого и наконец спросила:
— Может, мне за пана Густлика у командира прощения попросить?
— Вы, панна Гонората, о себе заботьтесь, из-за вас да из-за этого черного кота все и началось, — ответил капрал.
— Он меня отослать хотел.
— Ну и правильно, — подтвердил Томаш.
— Но почему же к немцу, да еще к ефрейтору, когда я у генерала служила!
— Среди ефрейторов больше хороших людей, — объяснил Черешняк. — Я этого Кугеля знаю. Он ради плютонового Еленя все сделает и зла вам, панна Гонората, не причинит.
Девушка задумалась. Командир танка говорил ей то же самое. Вон они с подхорунжим идут по пустынной, медленно сбегающей вниз улице. И собака с ними — мчится впереди.
Гонората, в яркой цветастой юбке, была видна снизу с улицы. А над крышами домов вырисовывалась на фоне неба заправочная станция; рядом с ней танк — могучий, красивый — выставил вперед ствол, словно гусар копье.
Ветер перекатывал по улице сорванный где-то плакат, на миг прижал его к остову сгоревшего автомобиля. Огромные черные буквы, словно эхо, повторяли вопли фашистских демонстраций: «Единый рейх, один фюрер». Порыв ветра сильнее рванул белые флаги, громче взвыл в пустых проемах окон и дверей.
Казалось, что из-за занавесок, из глубины темных комнат, пристально смотрят чьи-то глаза. Лажевский пнул жестяную консервную банку, чтобы хоть чем-нибудь нарушить гнетущую тишину. Шарик расценил это как приглашение к игре и погнал банку за угол дома. Кос и Лажевский рассмеялись и побежали за ним. Собака покатила банку лапами, Янек остановил ее, как футбольный мяч, и послал вперед Лажевскому. Один в комбинезоне, другой в маскхалате, надетом поверх обмундирования, оба с непокрытой головой, с взъерошенными от ветра волосами, они играли в футбол. Если бы за их спинами торчали не автоматы, а висели школьные ранцы, они бы вполне сошли за мальчишек, только что выбежавших из школы.