— Вейдеда… — неожиданно произнес он и распрямился как пружина, прыгнул через головы стоящих и гаркнул: — Янек! Густлик!
Он, как мяч, отскочил от земли и помчался вслед за грузовиком, в котором в форме советского капитана рядом с шофером сидел человек с так хорошо знакомым ему лицом.
Грузовик выехал на набережную и, чтобы догнать идущие впереди машины, резко прибавил скорость. Заметив, что погоня бесполезна, грузин остановился. Машина растворилась в сумерках.
Первым догнал грузина Шарик, вслед за ним — Кос.
— Что случилось? — спросил он, запыхавшись.
— Девушки ехали? — подковырнул Густлик.
— Я его видел.
— Какая на нем была форма? — Елень даже не спросил, о ком идет речь.
— Советская, со звездочками капитана.
— Я его тоже в советской форме видел! Вот так штука! — заметил силезец после минутного молчания. — Номер машины не помнишь?
— Нет, но на борту какие-то слова.
— Какие? — спросил Кос.
— Не понял…
— Невозможно, — покачал головой Янек.
— Все бывает, — настаивал Густлик.
— Знаешь, как это могло быть? — объяснял Саакашвили. — Он под Вейхеровом отдал другому свою шинель. Того убили, а документы в карманах были. А его тем временем ранили…
— С ума вы посходили, — остановил их Кос. — Кто документы в шинели носит?.. Невероятно, чтобы он жил и не дал о себе знать.
Подбежал Томаш.
— Приказано ехать, — сообщил он.
Со стороны стоянки штабных машин послышался тройной сигнал.
— К машине! — приказал Янек.
Все моментально преобразились. Приказ отодвигал все проблемы на более поздний срок, повелевал действовать — смело и решительно.
В подвале углового дома, узкие окна которого выходили на две пересекающиеся улицы, пехотинцы оборудовали полковой пункт управления. В глубине, за столом, освещенным переносной электрической лампой, расположились начальник штаба и несколько офицеров, а у самого входа — радист, телефонисты и командир, который охрипшим голосом кричал в телефонную трубку:
— «Росомаха», не топчись на одном месте. Доложи о взятии этих домов не позднее чем через час. «Барсук» и «Куница» готовы, ждут тебя. На рассвете атакуем станцию.
Телефонист на лету поймал трубку. Все было так же, как под Ленино, в Праге, на Померанском валу или под Ритценом, но в то же время совершенно иначе — ведь вокруг пылал и гремел от взрывов Берлин.
— Как там советские танкисты? — спросил полковник начальника штаба.
— Не докладывали о новых потерях. Только два танка сожжены в начале боя.
— Нет смысла выдвигать их вперед. В развалинах любой сопляк с фаустпатроном может хороший экипаж загубить… Что показал пленный?
— Это — станция метро. Вся под землей, с железобетонным перекрытием. Вокруг блиндажи, укрепленные дома, соединенные проходами, оборудованными в подвалах.
Где то рядом завязалась перестрелка. Майор прислушался, потом продолжал:
— Имеются вкопанные в землю «тигры». Пленный утверждает, что не знает сколько, но не менее четырех. Обороняют станцию кадровые эсэсовцы, рота офицерского училища и юнцы из фольксштурма.
— То, что спрятано под землей, не разгрызут ни советские, ни наши семидесятишестимиллиметровки. Когда прибудут обещанные гаубицы?
— Час назад прошли мост через Хафель.
Неподалеку от окон штаба разорвалось одновременно несколько гранат, затрещали автоматы.
— Хорунжий!
— По вашему приказанию прибыл, — доложил молодой офицер из комендатуры с медалью «Отличившимся на поле боя».
— Что это за шум? Не подпускайте их. Они мешают работать.
— По каналам просачиваются, гражданин полковник.
— Разведайте в направлении Берлинерштрассе, нет ли там артиллеристов.
Хорунжий отдал честь и выбежал из штабного подвала.
— Соедините меня с «Росомахой», — приказал полковник телефонисту.
— Обрыв на линии.
— А ты сидишь?
— Уже пошли другие.
— Черт возьми! — возмутился полковник. — Хватит с меня. Переберемся поближе к передовой. И безопаснее, и провода меньше будут рваться.
— Подождем артиллеристов, — предложил начальник штаба. — Ночью легко заблудиться.
Небольшая колонна «виллисов» и полуторок со взводами управления гаубичной бригады свернула на широкую Берлинерштрассе, лавируя между больших воронок от бомб, среди развалин, остатков баррикад и противотанковых заграждений. В нескольких метрах от последнего автомобиля громыхал «Рыжий» с десантом на броне и мотоциклом сбоку.
Лажевский немного отстал, потому увеличил скорость и съехал в сторону, чтобы прочитать название улицы на столбе, облепленном десятками указателей.
Неожиданно впереди, из темного дома по правой стороне улицы, затрещали пулеметные очереди. Высекая искры, пули рикошетировали от мостовой перед колонной.
Кос молниеносно захлопнул люк.
— Влево, к стене… — раздалась команда. — По пулемету на четвертом этаже осколочным…
— Готово, — доложил Томаш.
— Огонь!
Вспышкой выстрела осветило рванувшийся вперед мотоцикл Лажевского и соскочившую с танка группу прикрытия Шавелло. Пехотинцы и разведчики скрылись в глубине стоящего с левой стороны дома и открыли огонь. Атакованные артиллеристы искали укрытия за развалинами, стреляли по окнам.
Прогремел второй пушечный выстрел. Снаряд снес балкон, а с ним вместе и пулемет противника.
Хорунжий Зубрык, который минуту назад, соскакивая с танка, упал и подвернул ногу, проковылял за остов сожженного грузовика, опустился на колени и из-за почерневшего двигателя следил за боем. Разведчики Лажевского заставили немцев покинуть укрытие и перебраться на крышу дома, группа Шавелло обстреливала их, загоняя за трубы.
Неожиданно из темного оконного проема на первом этаже скатилась по куче щебня консервная банка и, позвякивая, ударилась о разбитый автомобиль. Фельдшер глубже втянул голову, прикрыл лицо и затих. Когда он осторожно приподнял голову, чтобы стереть пот, то с ужасом заметил, что в нескольких метрах от него в окне двое в штатском целятся в танк из фаустпатрона.
Хорунжий пригнулся и заткнул уши руками, но затем, собрав всю свою волю, поборол страх и дрожащей рукой оттянул затвор автомата. Высунул подрагивающий ствол из-за двигателя сожженного грузовика и изо всех сил нажал на спусковой крючок.
Прогремела неистовая очередь, засвистели веером летящие пули, и хотя ни одна из них не достигла цели, но всполошила немцев. У наводчика дрогнула рука. Здоровенный кулак, начиненный взрывчаткой и посланный в двигатель, отклонился, задел за дополнительный бак, разнес его, поджег горючее на кормовой броне. Бросив ставший ненужным фаустпатрон, фашисты взбежали на следующий этаж и притаились там с автоматами, подстерегая экипаж.
Через люк механика-водителя «щучкой» выскользнул Саакашвили с огнетушителем и притаился за танком. Не обращая внимания на автоматные очереди и на свист рикошетирующих от брони пуль, он ударил головкой огнетушителя о мостовую и направил струю пены на огонь.
Слегка приоткрылся башенный люк, и ствол снайперской винтовки, словно жало, высунулся из щели. Среди искр, которые высекали из стали пули немецких автоматов, сверкнул одиночный выстрел. Пуля отыскала гитлеровца в полутьме, и он рухнул через подоконник. Его напарник хотел удержать падающего, высунулся и получил целую очередь от Зубрыка, которому удалось сменить магазин и снова открыть бешеную стрельбу.
Огонь на танке потух. Прекратилась перестрелка. Остальные члены экипажа выбрались наружу.
— Холера! — проклинал Вихура. — Это все кошка.
— Какая кошка? — удивился Густлик.
— Страшнее кошки зверя нет. Надо было нам тогда свернуть.
— Товарищ хорунжий! — окликнул Кос, разыскивая среди обломков фельдшера.
— Ушли, гады? — спросил Зубрык.
— Лежат. — Кос показал на два неподвижных тела у стены.
Хорунжий подошел, наклонился над ними, пощупал пульс.
— Насмерть. А у них под пиджаками мундиры.