— Это папа с мамой, или по-другому — спирт с водой, — пояснил Густлик.
Американцы взяли кружки.
— Френдшип, — произнес негр.
— Ноу мор уор, — добавил молодой.
— Никакой войны, только дружба, — объяснил капрал из Огайо.
Он выпил одним духом, двое товарищей последовали его примеру. Жидкость обожгла горло, перехватила дыхание.
— Крепкая, — первым смог произнести капрал.
— Надо чем-нибудь закусить, — посоветовал Густлик.
— В такую жару лучше было бы выпить чего-нибудь полегче, — недовольно буркнул Янек.
— А у вас с собой нет? — спросил Вихура. — «Белой лошади»?
— Нет, виски нет, — с сожалением подтвердил капрал, — зато пиво есть.
Они побежали к понтону, принесли две жестяные банки с пивом и, быстро проколов в них дырки, налили полные кружки. Танкисты со смаком потягивали пиво, сдувая сверху пену. Американский капрал налил себе еще полкружки разведенного спирта и, выпив, начал философствовать.
— Здесь русские, там американцы, а поляки и здесь, и там. — Он показал на оба берега Эльбы. — Люблю я вас, ребята, а когда вернусь и матушке расскажу…
— Гуд! — одобрил негр, показав в улыбке ослепительно белые зубы.
— Я вас люблю и хочу сегодня получить от вас что-нибудь на память.
Капрал схватил Густлика за пуговицу, увидел на ней изображение польского орла и спросил:
— Можно?
— Зачем тебе? — удивился Елень, но, увидев грустную мину на лице капрала, достал из кармана перочинный нож и отрезал пуговицу. — Бери.
Американский поляк, растроганный, оторвал от своего мундира пуговицу и протянул ее Еленю:
— Тебе.
Молодой американец и негр, увидев, что делает капрал, последовали его примеру: отрезали по пуговице и протянули Вихуре и Косу. Негр схватил Вихуру за пуговицу и попытался ее оторвать.
— Погоди, не рви! — Франек достал из кармана горсть пуговиц и раздал их американцам.
Самый молодой из гостей подарил Косу перочинный нож. Янек сбегал к танку, нашел в вещмешке свои старые енотовые рукавицы и без слов вручил их ему.
— О! — воскликнул тот и обеими руками стал трясти руку Янека. Он просто не мог выразить словами, как он благодарен.
— Итс йор дог?[43] — спросил он и погладил собаку по пушистому лбу.
Никем не замеченный, появился Григорий и, остановившись в нескольких шагах, с минуту смотрел на экипаж. Овчарка зарычала, обращая внимание своего хозяина на возвратившегося механика.
— Григорий, иди сюда, представься.
— Саакашвили, — три раза повторил грузин, пожимая протянутые ему руки.
— Грузия, Кавказ, — объяснил Янек. — Там, откуда Сталин.
— О, йес, — только теперь понял капрал. — Джорджа.
— Ну, что ты узнал?
— Густлик выиграл спор.
— Война кончилась, ребята, кончилась! — обрадованно воскликнул Елень и хлопнул американца по плечу, тот со смехом ответил ему тем же.
— Полная капитуляция?
— Еще нет, но на нашем участке уже конец. Все экипажи должны построиться в колонну на шоссе, — объяснил Саакашвили. — Генерал приказал немедленно двигаться.
— Едем, — решил Кос и обратился к американскому капралу: — Объясните своим товарищам обстановку.
— Раз надо, значит, надо, — нахмурил брови слегка запьяневший капрал.
Вихура сунул негру в карман недопитую бутылку, убрал остатки еды. Саакашвили вскочил в танк, открыл кран подачи горючего.
Капрал придержал Коса за руку:
— У меня еще одна просьба.
— Какая?
— Если бы я привез домой такой флаг, мама обрадовалась бы, что настоящий, польский…
— Бери, — согласился Кос, крепко пожал ему руку и вспрыгнул на танк.
Заработал мотор, «Рыжий» медленно двинулся с места. Американцы вытянули руки с поднятым вверх большим пальцем на счастье.
— Гуд лак![44] — кричал негр, приложив ко рту ладони.
Капрал отвязывал флаг от древка.
— Уот фо?[45] — спросил его молодой американец.
— Фо май мазер[46], — объяснил ему капрал.
Американцы толкнули понтон в воду и медленно поплыли к западному берегу, передавая друг другу из руки в руку недопитую бутылку «папы с мамой».
«Рыжий» развернулся на месте, беря направление на восток. Янек шлемофоном помахал на прощание гостям и скрылся в башне. Он низом пролез вперед и, присев на колени около механика, спросил:
— Не знаешь куда?
— Знаю. Только не хотел говорить при чужих.
— А нам-то скажешь? — подсел с другой стороны к нему Густлик.
— К Пейсе. Но сначала сосредоточение недалеко от Ритцена…
— Значит, я буду близко от Гонораты! — обрадовался Елень.
— …И будешь на большом приеме у генерала в честь победы.
— Там я и попрошу у него разрешения, чтобы панна Гонората могла с нами вернуться.
Он сказал «вернуться», и от этого короткого слова в танке словно светлее стало. В эту минуту все остро почувствовали, что именно сейчас начался новый, уже не фронтовой, период в жизни экипажа «Рыжего».
31. Похищение Гонораты
В полночь с 8 на 9 мая 1945 года в Карлсхорсте, находящемся в восточной части Берлина, маршал Жуков приказал провести генерал-фельдмаршала Кейтеля и еще двоих представителей немецкого главного командования, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота фон Фридебурга, в зал, где на поле лежал подготовленный акт безоговорочной капитуляции.
Первый пункт акта гласил:
«Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному командованию союзных экспедиционных сил».
В первом часу ночи 9 мая подписи под актом были поставлены, и война закончилась.
Во втором часу ночи, или в двенадцатом ночи по варшавскому времени, московское радио передало об этом сообщение, и немедленно по всему фронту началась такая неописуемая стрельба, какой, наверно, никогда не бывало во время боев, — все стреляли от радости, и уже не в противника, а в усыпанное звездами темно-синее небо, по которому еще ползли тучи только у самого горизонта. Наутро во всех армиях, дивизиях и полках началась «эпидемия» банкетов, приемов, праздников.
Танкисты привыкли действовать решительно и быстро, и вот в частях танковых и механизированных войск, едва колонны машин достигли района сосредоточения, столы были уже накрыты.
Майское солнце горело на меди начищенных до блеска инструментов, зажгло огоньки на серебряной палочке дирижера и на стеклах очков худого капрала, дувшего в самую большую трубу. Оркестр играл, стоя на лестнице белого широкого особняка. С еще цветущих яблонь, груш и слив в такт барабанному бою робко падал на землю снег белых лепестков.
Под деревьями, за столами, поставленными в ряд и накрытыми простынями, сидели соратники-танкисты, гости генерала. Пируя, пели под аккомпанемент «Оку», «Землянку» и «Расшумелись плакучие ивы», провозглашали тосты, оканчивавшиеся обязательным: «Нех жие!»
Экипаж танка 102 занял столик под раскидистой яблоней, усыпанной бледно-розовыми цветами, испускавшими благоухающий аромат. Перед сидевшими за столом громоздились аппетитные яства и бутылки, но издали можно было заметить, что все четверо не веселятся, как остальные.
Может, потому они сидели грустные, что именно сегодня проводили капитана Павлова, которого как знающего язык назначили комендантом городка в северной Лужице. Он приглашал всех в гости. Увидятся ли они еще? Выпадет ли им в ту сторону дорога?
Вихура, размахивая руками, долго что-то объяснял друзьям; а когда оркестранты сделали перерыв, чтобы передохнуть и закусить свежекопченой колбасой, он, постукивая ладонью по столу, закончил:
— Самых лучших девушек разберут, а мы останемся ни с чем.
— Не так уж все плохо, как ты рисуешь, — успокаивающе проворчал Густлик. — Сам же говорил, что какую-нибудь автомобильную фирму откроешь или стихи станешь сочинять…