Впереди, вдоль всей линии горизонта, пылали зарева пожаров. Одни только набирали силу, горели желтым огнем, как овсяная солома, другие, коричневатого оттенка, уже угасали. Танкистам казалось, что грохот выстрелов несется со всех сторон, что стреляют рядом, что они находятся на клочке земли, не намного большем, чем нужно, чтобы на нем встали два танка, и что за спиной у них река.
Из темноты внезапно выскочили испуганные кони, таща передок, оторванный от повозки. Они пронеслись рядом, зацепились дышлом за ствол и с диким ржанием свалились, запутавшись в собственной упряжи.
Не дальше чем в ста метрах впереди сверкнули огнем стволы, выхватив из темноты странные, согнувшиеся в движении силуэты артиллеристов. Батарея четырежды ударила залпом, а когда умолкла, темнота стала еще гуще.
Неожиданно танкисты услышали поблизости знакомый голос.
— Чьи машины?
— Взвод управления, докладывает поручник Семенов, — ответил Василий генералу.
— Хорошо. Поедете не к Оструву, а прямо на передовую. Берите проводников, они вам покажут дорогу. На марше все время держите со мной связь по радио. Автоматчики и бронебойщики, ко мне.
На броню танка взобрался высокий, стройный боец в каске и плащ-палатке, с автоматом на груди. Он отдал честь, вывернув ладонь наружу, и, пытаясь перекричать гул мотора, доложил:
— Гвардии старшина Черноусов! Поехали?
Поблизости батарея снова ударила один за другим двумя залпами.
— Поручник Семенов. Идите сюда, в башню. Раз надо, значит, поехали. — Включив переговорное устройство, приказал: — Механик, вперед!
Раньше чем Григорий выжал сцепление и включил скорость, все услышали ответ старшины:
— Надо, позарез надо! Если не успеем, моих гусеницами перемелют.
Слова прозвучали грозно, но оба голоса, и генерала, и старшины, выражали такую деловитость и решительность, что Янек, потуже пристегнув наушники, перестал ощущать холод. Ему показалось, что он знает не только командира бригады, но и того другого, советского бойца. Казалось, что он будто уже где-то слышал его. Но сейчас не было времени думать: он должен был все внимание сосредоточить на рации, дежурить в эфире. В ушах то и дело звучал голос Черноусова, которому Семенов дал запасной шлемофон. Казалось, что проводник знает дорогу на память, будто родился здесь, у Вислы.
— Тише, сейчас будет мостик. Теперь газуй… Осторожно, справа глубокий ров. Две воронки от бомб, одна справа, другая слева… Теперь снова газуй на всю.
Танки взвода управления мчались сквозь ночь, не включая фар. Машины можно было заметить только по красным огонькам на броне или, когда танк Семенова спускался ниже, по очертаниям на фоне горизонта. Однако им не суждено было сражаться вместе. Когда въехали в лес, два из них приняли другие проводники, а старшина повел экипаж Василия по холмистой дороге к прямой лесной просеке и, дважды предостерегая: «Тише, тише, помаленьку», завел танк в готовый окоп. На бруствере танкисты увидели силуэты солдат с лопатами, оборудовавших для них огневую позицию.
— Выключай мотор.
Стало тихо. Старшина снял шлемофон, вылез из башни на броню и вполголоса произнес:
— Успели. А тут — как дома у мамы. Гвардейцы-автоматчики прикроют вас с флангов. Можете быть спокойны: ни один гренадер с фаустпатроном не подберется. На той стороне просеки, где гнилушки светятся, стоит наше орудие. Сзади, за вершиной холма, два миномета. А перед вами, кроме фрицев, уже никого больше нет…
Слушая проводника, Янек вспомнил слова командира бригады: «Где мы — там граница родины». Только сейчас он понял смысл этих слов: свободная Польша простирается до того пня на просеке, где стоит советское орудие, до окопа их танка. Впереди — узкая полоска ничейной земли, а дальше на запад — гитлеровцы. Если фашистов отбросят хотя бы на сто метров — освобожденная территория родины увеличится; если же отступят — она станет меньше. Вот она, эта ответственность, которую несут они, четверо друзей-танкистов. Янек подумал тут же, что, может, все-таки не четверо, а пятеро: ведь Шарик тоже член экипажа. Янек улыбнулся и погладил своего друга по голове.
11. В засаде
Глубокая прямоугольная выемка защищала корпус танка спереди и с боков до самого основания башни. Ствол пушки торчал над бруствером на две ладони. Василий повел им влево, вправо, проверяя сектор обстрела. Янек освободил ручной пулемет от зажимов, выбрался из танка и забросил за спину подсумок с запасными магазинами.
— Я пойду. Там внизу мне нечего делать. Пойду и буду вас охранять.
Василий подумал, что на своем месте в танке пареньку было бы безопасней, чем где-нибудь еще. Однако он не имел права удерживать его, не имел права лишать позиции пехоты дополнительного пулемета и меткого стрелка.
— Погоди, — остановил он Янека, — ты же не знаешь, куда идти. Я позову Черноусова.
Старшина положил руку на плечо Янеку и повел его в темноте за танк, а потом по ходу сообщения к окопу, который находился у левого борта танка. Огневая позиция была оборудована старательно, отрыта в полный рост в виде дуги, внешней стороной обращенной к противнику. На бруствере была приготовлена площадка для пулемета, на дне окопа стоял деревянный ящик, чтобы можно было присесть или положить магазинные коробки.
— Первым не стреляй. Жди, пока не подам команду или пока остальные не начнут. Здесь засада. Подпустим их поближе и только тогда ударим.
Старшина дотронулся рукой до лица, затененного сверху шлемом, пригладил усы. Это движение показалось Янеку удивительно знакомым. Он сделал полшага, чтобы лучше присмотреться, но не успел, потому что в это время телефонист, сидевший где-то рядом, наверное на дне окопа, произнес:
— «Волга» слушает… Ясно, передаю трубку ноль четвертому.
Старшина обернулся, наклонился и взял трубку.
— Я — ноль четвертый… Да, «кабаны» в лесу… на месте… Да, готовы.
Кос установил свой «Дегтярев» и осмотрелся. Почти ничего не увидел: темень подступала со всех сторон. Единственное, что он мог снизу увидеть на фоне неба, были сосны; высокие, они стеной стояли по обеим сторонам просеки. Просека была шириной не больше тридцати метров, а еще дальше впереди — свободное пространство, похожее на выкорчеванный участок леса, потому что кое-где светлыми пятнами проглядывали прогалины. За этим выкорчеванным участком виднелись очертания новой стены леса, острые, как отколотая грань скалы.
Позиции проходили по пологому скату высоты, местность понижалась в сторону противника. Прямо за лесом бушевал пожар; искры пригоршнями взлетали над деревьями, и от этого внизу становилось еще темней. В окопе горько пахло срезанными корнями и завядшей травой, а справа, со стороны танка, — металлом и маслом.
Янек довольно долго пребывал в одиночестве. Он дождался, когда снова появился узкий отвесный серп месяца, с трудом переползавшего между ветвями сосен влево от просеки. Орудия и минометы подавали голоса с флангов и с тыла и делали это как-то лениво, не спеша.
Неожиданно раздавшийся свист и последовавшие сразу за ним взрывы на выкорчеванном участке заставили Янека вздрогнуть. Сразу местах в шести, а то и больше сверкнул огонь, а потом еще раз, уже ближе. Янек смотрел, перепуганный, не зная, что делать, пока телефонист не потянул его сзади за руку на дно окопа. Янек едва успел схватить пулемет и прикрыть дуло ствола, чтобы туда не набилось песку. Снаряды рвались уже рядом, в воздухе жужжали осколки, но вскоре разрывы переместились дальше за окоп, на вершину высоты.
— Вставай. Перенесли огонь, — толкнул его телефонист.
В воздухе стоял резкий запах тротила и гари, где-то в лесу горел мох.
— Смотри, — советский солдат взмахнул рукой над бруствером.
Янек, напрягая зрение, всмотрелся в мрак и там, где месяц уже осветил часть выкорчеванной поляны, заметил маленькие расплывчатые фигурки, которые, быстро передвигаясь, то исчезали, то появлялись снова. Их становилось все больше, и в каждую следующую секунду они все больше приближались.