— Это за штурм и взятие Мирославца, — объяснил командир бригады. — Приказ пришел за день до его гибели, и я не успел вручить…
В комнате кроме них двоих в углу за столом сидел советский генерал, склонившись с карандашом в руке над картой.
— Готовим приказ на завтра, — сказал командир бригады Янеку. — Будем атаковать Оксыве. Немного осталось от бригады после последних боев. Наберется батальон танков, не больше. Вам дам новый танк с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.
— На новые не хватает экипажей? — спросил Кос.
— Нет, хватает, но вам тоже один достанется.
— Гражданин генерал, мы хотели бы воевать на «Рыжем».
— У него же разбит мотор, танк демонтирован.
— Нет, не демонтирован. Там сидят Саакашвили и Елень, сторожат. Может быть, удастся поставить новый мотор, потому что мы должны на «Рыжем»…
— Почему?
Кос вынул письмо и показал то место в нем, где Василий писал: «Мне так хочется, чтобы „Рыжий“ дошел до моря с нашим экипажем…»
С минуту длилось молчание, потом командир сказал:
— У меня нет нового мотора. Можно было бы снять с подбитых машин, которые стоят под Кацком, но там такая непролазная грязь, что даже на тягаче трудно добраться.
— Если можно, мы туда съездим…
Генерал нахмурил брови, задумался на минуту и кивнул.
— Хорошо, возьми тягач из мастерских. Скажи, что по моему приказу. А рация действует?
— Действует.
— Как будете готовы, двигайтесь сюда, в Румию, и докладывайте на волне семьдесят четыре метра.
Янек отдал честь, сделал шаг к двери, но его остановил громкий, привыкший к отдаче приказов голос сидящего у окна советского генерала:
— Танкист, постой!
Янек повернулся, стал по стойке «смирно».
— Нечего ездить по трясине. До рассвета все равно не успеете. Я слышал, о чем речь. Иди сюда и отметь на карте, где стоит ваша машина… Так, понимаю… А теперь можешь идти. Ждите там, на месте.
Когда Кос закрыл дверь, русский обратился к генералу.
— Семенов — их командир, это я понял. Но почему танк называется «Рыжий»?
— В честь одной санитарки из восьмой гвардейской армии, у которой волосы как огонь. Она воевала вместе с нами на магнушевском плацдарме. Когда девушка была ранена, этот парень спас ее. Потом в госпитале встретились. Если все будет в порядке, надеюсь, пригласят на свадьбу.
— Ясно.
Оба улыбнулись и склонились над картой, чтобы писать сценарий драмы завтрашнего дня — боя за Оксыве.
Янек вернулся в Вейхерово, устроившись на втором сиденье у какого-то русского мотоциклиста. Шарик бежал за ними, не отставая, потому что ехали они медленно.
Саакашвили и Елень не теряли зря время: один за другим проверили все механизмы, а теперь взялись за дело втроем и упорно работали до ранних сумерек. Нужно было исправить множество небольших повреждений, и они уже все сделали, оставался только мотор…
Рация оказалась на удивление послушной. Они ловили немецкую и русскую речь и даже какую-то музыку далекой радиостанции. Бригада молчала, и только под конец им удалось поймать голос офицера из интендантства, который докладывал кому-то о том, что хлеб, грудинка и консервы доставлены на место.
Они начали шутить на эту тему и вдруг почувствовали, что очень голодны. Ведь не ели с утра. Они поглядывали в сторону шоссе, по которому время от времени проезжали грузовики, но не было похоже, чтобы какой-нибудь из них вез продовольствие.
Усталые, присели они на бортовой броне. За спиной, на востоке, непрерывно гремели орудия, выли моторы самолетов.
— Надо же, все наоборот, — сказал Елень, — фронт на востоке, а на западе тихий городок.
— А добрые люди в этом городке, наверно, ужин сейчас готовят, — тоскливо заметил Саакашвили.
— Нужно бы сходить в Вейхерово, — посоветовал Янек.
— Нужно бы, а кто пойдет?
— Может, я? — предложил Густлик. — Подождите, кто-то идет в нашу сторону, сейчас спросим…
По краю шоссе шел невысокий человек в темной шляпе с помятыми закругленными полями. В левой руке под мышкой он нес сумку, в правой — глиняный жбан. Они хотели крикнуть ему, но он сам свернул с дороги, перескочил через кювет и пошел к танку, увязая во вспаханной земле. Не вынимая изо рта глиняной трубки и приподняв шляпу, поздоровался.
— Добрый вечер. Панове тут, на моем поле…
— Добрый вечер. Война дорог не выбирает, а мы много не натопчем, — ответил ему Саакашвили.
— Да я разве о том забочусь? Известное дело, война есть война. Вижу только, что панове целый день без еды работают, ну я и принес…
— Вот спасибо, — обрадовался Кос. — Мы как раз хотели пойти в город, чтобы чего-нибудь купить. Мы ждем, нам мотор должны привезти.
— Э, сидеть да ждать, — скучное дело.
Он вынул из портфеля льняную салфетку, по краям которой были вышиты яркие васильки, разложил ее на броне, расставил глиняные миски, покрытые черной блестящей глазурью, налил в них из жбана горохового супа. Рядом положил несколько копченых камбал, половину буханки свежего хлеба.
Они еще раз поблагодарили и, выделив порцию Шарику, принялись за еду.
Кашуб[12] стоял около них, попыхивал трубкой, поглядывая в сторону Гдыни. В уголках его смеющихся глаз собирались мелкие-мелкие веселые морщинки. Он долго молчал, потом повторил:
— Сидеть да ждать — скучное дело. Мы вас пять с половиной лет ждали. Ой как ждали! И только когда зимой сорок второго в наших краях появился Вест и организовал наш кашубский отряд «Гриф», стало легче. То случится, жандарм исчезнет, то пост сгорит, то мост на шоссе или на железной дороге взлетит в воздух.
— А как было, когда наши пришли? — спросил Янек. — Мы сегодня только первый день, прямо из госпиталя.
— Как было? Да так: женщины ходили — немцы на них не обращали внимания — и смотрели, где те мины закладывают, где какие укрепления строят. Вест сделал такой план, а потом перерисовал его через кальку. Как услышали мы орудия на западе, он послал нас нескольких в лес и сказал, чтобы тот, кто первым встретит войска, отдал план. Хорошо получилось. Ваши танки в два счета взяли город, и только одного вот здесь, на пригорке, похоронили. Может, знаете его?
— Семенов. Поручник Василий Семенов…
— Василий Семенов, — повторил кашуб. — Надо запомнить. Чтобы как дождь смоет надпись, так поправить и детям сказать. А он был издалека?
— Из России, — объяснил Янек и спросил: — А этот Вест, о котором вы говорили, поляк? Странная фамилия…
— Поляк, а Вест — это его партизанское имя.
— А на самом деле как?
— Этого я не знаю, и спрашивать не надо. Если бы даже и знал, то не сказал бы. Партизанский порядок. — Он левой рукой гладил по голове Шарика, который с первой же минуты проникся к нему доверием.
Они кончали есть. Уже почти совсем стемнело, и со стороны Гдыни стали отчетливее слышны раскаты и видны вспышки.
По шоссе подъехал грузовик, а за ним танковый тягач с краном. Обе машины остановились. Через поле в сторону поврежденного танка направился механик в комбинезоне. Он подошел к ним, вытирая руки комком пакли.
— Союзники, привет! — сказал он по-русски. — Как звать вашу машину?
— «Рыжий».
— Значит, мы к вам.
Он обошел вокруг танка, осмотрел пробоину и разбитый мотор, вытащил из кармана фонарик и дал знак стоявшим на шоссе.
— Все будет в порядке, — заявил он. — Выбросим старый, поставим вам новый, гвардейский мотор. К утру все будет готово, успеете еще повоевать.
Тягач переехал через кювет и, описав полукруг, подошел к танку сзади. Стрела крана торчала над ним, как острый, загнутый коготь.
Кашуб собрал миски, свернул салфетку, сложил все это в сумку и спросил Янека:
— Утром в бой?
— Да.
— Вас только трое?
Янека пронзила мысль — он совсем забыл! Им не хватает четвертого члена экипажа.
— Ничего, подберем кого-нибудь по дороге, — пробормотал он.